|
С точки зрения Некрасова подлинный писатель-гражданин, свободный в своем творчестве от узких догм, не мог не принадлежать к "живому и честному" направлению в литературе, а органом этого направления был "Современник". Как Некрасов (в "Заметках о журналах"), так и Чернышевский в статьях и рецензиях, касаясь творчества Толстого и Тургенева, постоянно отмечали их внимание к народной жизни, чуткость к общественным вопросам. Еще в 1855 году Некрасов писал Толстому: "...не только готов, но и рад дать Вам полный простор в "Современнике", - вкусу и таланту Вашему верю больше, чем своему..." Чернышевский же в одном из писем заверял Некрасова: "...Но когда надобно защищать Григоровича, Островского, Толстого и Тургенева - я буду писать с возможною ядовитостью и беспощадностью..."
Словом, не желая рисковать благополучием "Современника", Некрасов придумал такой выход: задолго до отъезда за границу, в феврале 1856 года он предложил четырем избранникам договор, согласно которому они с 1857 года обязывались сотрудничать исключительно в "Современнике", а за это, кроме обычного полистного гонорара, получили бы право участвовать в дивидендах, то есть в общих доходах журнала.
14 февраля 1856 года этот вопрос обсуждался (видимо, впервые) на обеде у Некрасова, о чем мы узнаем из того же дневника Дружинина; в этот день он записал: "Генеральный обед у Некрасова. Пили здоровье Островского {Островский тогда только что приехал в Петербург и впервые оказался в кругу "Современника".}. Потом Толстой и Григорович передали мне какой-то странный план о составлении журнальной компании исключительного сотрудничества в "Современнике"... В субботу обо всем этом будет говорено серьезнее, но я не вполне одобряю весь замысел" (не издано).
Толстой, Тургенев, Островский и Григорович согласились подписать это условие об "исключительном сотрудничестве". А на другой день после "генерального обеда" все они отправились к известному тогда фотографу С. Л. Левицкому, чтобы запечатлеть это событие на коллективном снимке. К ним присоединились Гончаров и Дружинин, Некрасова же на снимке не оказалось - видимо, по нездоровью он не мог выехать из дому.
Так появилась широко известная ныне групповая фотография, изображающая крупнейших писателей середины прошлого века.
Некрасов возлагал большие надежды на союз "Современника" с этими писателями. В октябрьском номере журнала за 1856 год было напечатано извещение, написанное Некрасовым и Чернышевским. В подготовке его активно участвовал Тургенев. В извещении говорилось: "...Но, оставаясь неизменным по своему направлению, сохраняя прежнюю редакцию и прежних сотрудников, "Современник" вошел с некоторыми из известнейших наших писателей в обязательное соглашение..." Объяснив цель соглашения и перечислив имена четырех его участников, авторы извещения писали: "_Все_ новые _беллетристические произведения названных писателей ...начиная с 1857 года, будут появляться исключительно в "Современнике_". Нет надобности говорить, что от того выиграют и читатели "Современника", и писатели, участвующие в договоре, и достоинство журнала".
Этот новый для журналистики метод привлечения писателей вызвал много волнений в литературном мире. Дружинин, естественно, не одобрял замысла Некрасова: но делать было нечего, и он тут же попытался использовать новую обстановку, складывавшуюся в "Современнике", в прежних своих целях. Он надеялся внушить участникам соглашения, что они теперь приобрели возможность решительно влиять на положение дел в журнале. "Для меня яснее дня то, что вы трое (Григоровича я не считаю, и Вы, вероятно, тоже) должны иметь контроль над журналом и быть его представителями... Не принимайтесь за дело круто и до времени терпите безобразие Чернышевского..." - так поучал Дружинин Толстого. Тогда же, но более осторожно он обратился и к Тургеневу. "Неужели же вы не возьмете контроля в журнале?.. Положа руку на сердце, признайтесь, - неужели вы довольны Чернышевским и видите в нем критика, в не обоняете запаха отжившей мертвечины... С будущего года ответственность за это безобразие падет на вас..."
Старания Дружинина были напрасны. Толстой, глубоко чуждый хитросплетениям журнальной борьбы, еще раньше признался, что он раскаивается в "поспешном условии" с "Современником". А Тургенев, год тому назад негодовавший по поводу "мертвечины", теперь прочитал в журнале новую (шестую) главу работы Чернышевского "Очерки гоголевского периода русской литературы", где шла речь о Белинском, и круто изменил свое мнение об их авторе; он счел нужным сообщить об этом тому же Дружинину: "Я досадую на него за его сухость и черствый вкус ...но "мертвечины" я в нем не нахожу - напротив: я чувствую в нем струю живую, хотя и не ту, которую Вы желали бы встретить в критике". Закончил же он свой отзыв признанием совсем уж неожиданным для Дружинина: "...Я почитаю Чернышевского полезным; время покажет, был ли я прав" (30 октября 1856 года).
Шестая глава "Очерков гоголевского периода" (они начали печататься в журнале с последней книжки 1855 года) вернулась из цензуры в редакцию исполосованная красными чернилами: цензор Бекетов по традиции вычеркнул из текста все, что касалось Белинского. Не было предела огорчению и негодованию Некрасова. Он тут же написал Бекетову: "Почтеннейший Владимир Николаевич. Ради бога, восстановите вымаранные Вами страницы о Белинском. Это слишком печальное действие, и я надеялся и надеюсь от врожденного Вам чувства справедливости, что Вы не будете гонителем беззащитного и долго поруганного покойника... Будьте друг, лучше запретите мою "Княгиню", запретите десять моих стихотворений кряду, даю честное слово: жаловаться не стану даже про себя" (29 марта 1856 года).
Горячая убежденность этих слов, множество доводов, приведенных в большом письме, возымели свое действие: перестаравшийся Бекетов частично восстановил вымаранные страницы. Таким образом, историческая роль Белинского для русской литературы была впервые освещена в "Современнике" усилиями его прямых наследников и продолжателей.
Больше года зеленую обложку "Современника" ежемесячно украшали имена четырех писателей, связавших себя с ним "обязательным соглашением". Однако скоро выяснилось, что участники соглашения вяло выполняли свои обязательства, присылали слишком мало материала, даже меньше, чем до "закабаления".
Некрасов и Панаев хлопотали, рассылали письма, умоляя о присылке материалов. Это почти не помогало. В печати стали появляться насмешки, например, в "Сыне отечества" журнал "Современник" был уподоблен тому любителю лошадей, который прячет на конюшне коней самых отменных пород, а выезжает на простых клячах.
Летом 1857 года Некрасов, вернувшись из-за границы, застал журнал в печальном состоянии. Тогда он написал одному из участников соглашения, что они "поставили себя перед публикой в комическое положение, а журнал в трагическое". Другому сообщил о "крайне комическом и вместе прискорбном состоянии" журнала. Третьего просил и жаловался: "...Бога ради, пришлите повесть Вашу... Это необходимо. Ни от кого из участников _ничего нет_... Нужно выпускать объявление о подписке на 1858 год. _С какими глазами_?.."
30 июля 1857 года Некрасов и Панаев сделали еще одну отчаянную попытку - разослали участникам бумагу, высказав в ней все красноречие, на какое были способны. Они указали на увеличение числа подписчиков и объяснили это тем, что публика узнала об исключительном участии в журнале четырех ее любимых писателей. "Между тем, - говорилось в бумаге, - деятельность г.г. участников до настоящего времени весьма мало оправдывала ожидания публики. Нарисовав мрачную картину "жалкого положения" журнала, особенно ввиду приближающейся подписки, авторы документа выразили надежду, что участники "с своей стороны позаботятся о поддержании журнала, с достоинством которого, кроме материальных выгод, связана их собственная добрая слава...".
Но все усилия были бесполезны, обе стороны скоро поняли, что сохранить соглашение не удастся. Некрасов принял решение официально его ликвидировать: в начале 1858 года участники получили от него документ о расторжении договора с предложением новых условий для сотрудничества. Однако эти новые условия уже никого ни к чему не обязывали.
В литературе по истории журналистики были наивные попытки истолковать самую идею "обязательного соглашения" чуть ли не как свидетельство капитуляции Некрасова перед журналами-конкурентами, или как известную уступку либерализму - привлечение писателей, числившихся в дружининском лагере. Этому нельзя не удивляться, если вспомнить, о каких именно писателях хлопотал Некрасов, стремясь приблизить их к "Современнику". Толстой являлся в его глазах носителем правды, в которой так нуждалось русское общество (хотя известно, что Некрасов осуждал реакционность некоторых высказываний молодого Толстого, видя в них "следы барского и офицерского влияния"); Тургенева он высоко ценил как писателя, внесшего подлинный вклад в отечественную литературу своими "Записками охотника" (они впервые появились в некрасовском журнале); Островского, автора пьес из народной жизни, Некрасов считал первым русским драматургом; наконец, Григорович, наименее яркий в этом созвездии, все-таки был автором "Антона Горемыки" и других повестей, сыгравших заметную роль в антикрепостническом движении умов.
Некрасов имел все основания надеяться, что будущие труды этих писателей послужат новому расцвету реализма и гражданственности в русской литературе. Вот почему он стремился объединить их вокруг "Современника". Вот почему "обязательное соглашение" было не уступкой либерализму, а, по сути дела, формой борьбы Некрасова за Толстого, Тургенева и других писателей-реалистов, методом, который свидетельствовал об инициативе, предприимчивости и широте взглядов Некрасова. А одной из задач этой борьбы, в которой его поддерживали Чернышевский и Панаев, было желание освободить писателей от влияния сторонников "чистого" искусства, противников гоголевского направления (прежде всего Дружинина) {Дружинин, в свою очередь, стремился активно влиять в определенном духе на крупнейших писателей своего времени, особенно на Толстого и Тургенева. Если критики-демократы, а также Некрасив поддерживали социальное и критическое начало как наиболее сильную сторону творчества Тургенева, то Дружинин развивал прямо противоположные взгляды: в большой статье о тургеневских "Повестях и рассказах" (1856), явно намекая на "Записки охотника", он писал: "Может быть, г. Тургенев даже во многом ослабил свой талант, жертвуя современности и практическим идеям эпохи".}.
Однако обострявшиеся социальные противоречия в стране, резкие разногласия между писателями по вопросу о предстоящей крестьянской реформе уже разводили их в разные стороны. Хотя Некрасов делал все, чтобы удержать любимых публикой писателей вокруг своего журнала, хотя этот журнал очень в них нуждался, но не в его силах было преодолеть историческую закономерность, а также противоречия литературного движения. Получилось так, что четыре писателя, издавна связанные с "Современником", теперь начали чувствовать себя в нем посторонними; он стал казаться им чужим, ибо в нем все более ярко сказывалось влияние политических идей и эстетических взглядов Чернышевского, самого Некрасова, а чуть позднее и Добролюбова.
Понимая все это, редактор проявил высокую принципиальность: заботясь о направлении журнала, о чистоте знамени "Современника", он не пошел на уступки, а принял своего рода бойкот со стороны участников соглашения: ему ничего не оставалось, как это соглашение расторгнуть. Он вообще бывал тверд, когда дело касалось позиции журнала и вопросов принципиальных. Например, узнав, что Островский, один из участников соглашения, очень недоволен резким отзывом Чернышевского о славянофиле Т. И. Филиппове, Некрасов писал: "Современник" - по крайней мере пока я в нем - не будет холопом своих сотрудников, как бы они даровиты ни были. Начни вникать, кто кому друг, так зайдешь черт знает куды" (16 июня 1856 года).
В то же" время были у Некрасова и некоторые колебания, легко объяснимые неизбежным давлением со стороны либеральных друзей. Однако Некрасов понимал, что будущее принадлежит разночинцам, а не дворянам, что наступает эпоха демократической литературы и рождается новый читатель. Как и Чернышевский, он был воодушевлен идеей освобождения народа, и потому оба они не могли не отвергнуть политическую идеологию дворянского либерализма, не могли не разойтись с теми, кто как огня боялся народного движения, - прежде всего с критиками-эстетами (Боткин, Дружинин и др.).
Расхождение с писателями произошло не сразу. Разрыв "обязательного соглашения", знаменательный сам по себе, не означал, конечно, немедленного прекращения всяких связей между некрасовским журналом и старыми сотрудниками. Тургенев, например, еще несколько лет сохранял дружеские отношения с Некрасовым (впрочем, заметно похолодевшие) и продолжал изредка появляться в "Современнике" (в 1858-м - "Ася", в 1859-м - "Дворянское гнездо", в 1860-м - речь "Гамлет и Дон-Кихот"), Григорович напечатал только две вещи - очерки и повесть - в 1860 году; зато постоянным автором оставался Островский - он помещал здесь свои пьесы почти до конца существования журнала.
К чести Некрасова надо сказать: в трудных условиях, преодолевая сопротивление друзей-врагов (разрыв с Тургеневым был еще впереди), он нашел в себе силы расстаться с людьми, близостью которых привык дорожить, и отдал все свои симпатии "новому человеку" - Чернышевскому; ему поручил он сначала критический отдел своего журнала, а затем и одну из руководящих ролей в "Современнике". И Чернышевский всегда помнил, что именно Некрасову, его благородству и твердости характера он был обязан всем тем, что сумел и успел сделать. |
