Граф Чернышев действительно умер близ Сорренто, где незадолго до этого побывал Некрасов. Останки графа действительно привезли в Россию и похоронили в его подмосковном имении. Некрасову пригодились все эти реальные подробности только но одной причине: Чернышев был крупнейший деятель предыдущего царствования, военный министр Николая I, фаворит царя, душитель декабристов. Это была фигура, вполне достойная стать рядом с Муравьевым, личность, возвеличенная официально, но вполне заслужившая проклятия отчизны.
Последняя часть стихотворения - собственно "размышления" автора по поводу увиденной на улице сцены. Эти знаменитые стихи ("Назови мне такую обитель...") стали любимой песней студенчества и разночинной молодежи задолго до того, как они появились в печати: стихотворение быстро разошлось по рукам в списках и во много раз умножило популярность поэта в читательских кругах. Только в 1860 году один из этих списков дошел до Лондона и был напечатан в "Колоколе" под названием "У парадного крыльца" (без имени автора); Герцен сделал к своей публикации такое примечание: "Мы очень редко помещаем стихи, но такого рода стихотворение нет возможности не поместить".
В России же стихи не могли появиться в печати до 1863 года.
В последних строках "Размышлений..." идейный центр стихотворения, его кульминация, может быть, именно то, ради чего оно написано:
...Где народ, там и стон... эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил, -
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..
Этот вопрос постоянно преследовал Некрасова. Его волновала мысль о темноте народа, об его веками сложившемся долготерпении. Еще в "Саше" он задумывался над тем, как "человека создать из раба". В поэме "Несчастные" он восклицал: "О Русь, когда ж проснешься ты..." И вот теперь в "Размышлениях..." тот же мучительный вопрос: "Ты проснешься ль, исполненный сил..." И вопрос этот, увенчивающий всю сложную композицию, психологически был подготовлен еще первой частью стихотворения: вспомним самый облик убогих странников, их робкие фигуры, крестящиеся в сторону церкви; ни тени недовольства, ни намека на протест не видно в поведении "пилигримов". Беззлобно повторяя "суди его бог!", они безнадежно разводят руками.
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами...
Значит ли это, что поэт терял веру в силы народа или в самом деле мог допустить, что народ "духовно навеки почил"? Нет, конечно. Это противоречило бы всему тому, что мы знаем из других стихов поэта, где он не раз предсказывал народу светлое будущее. Да, ведь и вопрос, заключающий стихотворение, носит отчасти риторический характер, это не только вопрос, но и призыв - призыв к преодолению пассивности, к пробуждению народного сознания.
В стихах следующего, 1859 года, и прежде всего в "Песне Еремушке", уже нет места роковому вопросу: "Ты проснешься ль, исполненный сил..." Интонации "Песни" полны оптимизма, ее строфы проникнуты надеждой. Изображенная в ней ситуация такова: проезжий городской агитатор (его образ совпадает с лирическим "я" Некрасова) обращается о революционной проповедью к крестьянству {См. статью Ф. Евнина "Песня Еремушке" Некрасова и идейно-политическая борьба конца 50-х годов, "Некрасовский сборник", II, 1956, стр. 175.}. При этом в "Песне" противопоставлены два взгляда, две морали. Одну из них внушает крестьянскому ребенку деревенская няня - это ветхая мораль покорности и угодничества: "Ниже тоненькой былиночки надо голову клонить".
Совсем другую песенку поет Еремушке проезжий. Обращаясь к будущему гражданину, он зовет его принести в жертву родине не "холопское терпение", а
Необузданную, дикую
К угнетателям вражду...*
{* В "Современнике" по требованию цензуры было напечатано: "К лютой подлости вражду".}
Вот каким языком заговорил теперь поэт. Это не только сочувствие угнетенным, не только свидетельство "за мир пролитых слез", это прямой призыв к действию, к борьбе, к подвигу:
С этой ненавистью правою,
С этой верою святой
Над неправдою лукавою
Грянешь божьего грозой...
Этот призыв перекликается с теми стихами диалога "Поэт и гражданин", где тоже звучали как лозунг слова: "Иди в огонь зачесть отчизны, за убежденье, за любовь..." Призывные строки "Песни Еремушке" только на первый взгляд могут показаться отвлеченными ("ненависть правая", "вера святая"); они наполняются вполне определенным содержанием, как только мы услышим, какие "человеческие стремления" поэт хочет пробудить в душе спящего младенца:
С ними ты рожден природою -
Возлелей их, сохрани!
Братством, Равенством, Свободою
Называются они.
Некрасов, конечно, не случайно вспомнил здесь лозунги Великой французской революции. Они отвечали идеалам и стремлениям русских революционеров-шестидесятников, ждавших революционного взрыва и готовых жертвовать собой во имя "святого дела". И Некрасов как бы благословлял их решимость.
Нет прекрасней назначения,
Лучезарней нет венца, -
убеждал он своих современников. Создавая эти стихи, он не был одинок. Рядом с ним были и Чернышевский и Добролюбов, находившиеся в это время в расцвете своей деятельности. Первый из них высоко ценил эти стихи, недаром в романе "Что делать?" молодежь, собравшаяся у Кирсановых (глава V), хором поет "Песню Еремушке". А Добролюбов даже принимал косвенное участие в, создании "Песни".
Известно, что "Песня" была написана в квартире Добролюбова и, видимо, под впечатлением разговоров, тема которых особенно занимала тогда руководителей революционно-демократического движения, - тема воспитания молодежи, пробуждения в ней "человеческих стремлений". Этой теме посвящены многие статьи Добролюбова 1859 года, опубликованные в "Современнике". В них критик с ожесточением развенчивал старую мораль покорности и смирения (ту самую, которой придерживалась няня Еремушки) и утверждал высокую мораль борьбы за освобождение человека, мораль подвига. При этом Добролюбов писал о естественных стремлениях, заложенных в каждом человеке, о его праве на внутреннюю свободу и счастье ("С ними ты рожден природою", - говорится об этих же стремлениях в "Песне Еремушке").
Публицистические призывы Добролюбова идейно близки некрасовскому стихотворению. Эта близость приводила нередко даже к стилистическим совпадениям. "Почувствуйте только как следует права вашей собственной личности на правду и на счастье, и вы... придете к кровной вражде с общественной неправдой", - писал Добролюбов (статья "Новый кодекс русской практической мудрости"). "Над неправдою лукавою грянешь божьего грозой", - предсказывал поэт будущему гражданину. В одной политической атмосфере рождались эти документы - памфлет Добролюбова и "Песня" Некрасова, род революционной прокламации в стихах.
Именно так рассматривал эти стихи и сам Добролюбов. Он пользовался ими для подкрепления своих взглядов, цитировал в статьях, в письмах к друзьям. Он знал разные редакции некрасовской "Песни" и хранил у себя один из черновых автографов. Уже после того как "Песня" была напечатана, он старался сделать ее как можно более известной в читательских кругах; при этом он хлопотал о том, чтобы донести до читателей подлинный некрасовский текст, а для этого указывал на цензурные искажения в журнальной публикации.
Вот что писал Добролюбов одному из своих друзей - Ивану Бордюгову 20 сентября 1859 года: "...Выучи наизусть и вели всем, кого знаешь, выучить песню Ере-мушке Некрасова, напечатанную в сентябрьском "Современнике". Замени только слово "истина" - равенство, "лютой подлости" - угнетателям; это - опечатки... Помни и люби эти стихи: они дидактичны, если хочешь, но идут прямо к молодому сердцу, не совсем еще погрязшему в тине пошлости..."
Слова критика напоминают, что смысл стихотворения можно понимать широко, как аллегорию: младенец с крестьянским именем - это собирательный образ народа, он символизирует спящую крепким сном крестьянскую Русь, над которой раздаются две песни - усыпляющая и пробуждая, зовущая к борьбе.
|
