Это означало, что надежды на крестьянское восстание не оправдались. Таково было впечатление очевидца, хорошо знавшего и только что видевшего деревню. Конечно, он не случайно объявил о своих наблюдениях Добролюбову, жаждавшему узнать - будет или не будет. А Добролюбов не случайно рассказал об этом Обручеву.
Не прошло и месяца после описанной встречи с Некрасовым, как Обручев был арестован за распространение прокламации "Великорус". Это была вторая жертва из круга "Современника". Обручев получил прокламацию скорее всего из рук Чернышевского. Это подтверждается их близостью как раз осенью 1861 года и упорным нежеланием Обручева назвать "сообщника" во время следствия; он проявил много изобретательности, чтобы доказать, почему не может назвать лица, вручившего ему прокламацию. А позднее, уже отбывая, наказание в Сибири (три года каторжных работ и поселение), он более определенно заявил властям: "Человек, передавший мне для распространения в публике экземпляры этого листка, ни для кого уже не может быть опасен".
Мысль о крестьянстве, обманутом "волей", о страданиях по-прежнему угнетенного народа лежала в основе всей нелегальной деятельности русских революционных демократов, группировавшихся вокруг "Современника". Во время следствия Обручев так объяснял мотивы совершенного им поступка: "Я был приведен к желанию крутых реформ тяжкою участию нашего простого народа, бедностью его жилищ и одежды, негодностью пищи, грубостью нравов ...почти полною невозможностью для него достигнуть лучшей доли".
Михайлов, объясняя побуждения, заставившие его вступить на путь тайной борьбы, писал об этом в своих показаниях еще более энергично: "Не скрою, что выйти из сферы моей обычной скромной деятельности заставили меня горькая боль сердца при вести о печальных случаях усмирения крестьян военною силой и опасения, что эти случаи могут долго еще повторяться в будущем... Покойный отец мой происходил из крепостного состояния, и семейное предание глубоко запечатлело в моей памяти кровавые события, местом которых была его родина... Такие воспоминания не истребляются из сердца".
* * *
Стремление пробудить народное сознание, приготовить его к борьбе руководило Чернышевским как в его журнальных выступлениях 1861 года, так и в документах, назначенных для нелегального распространения. Выделяется своей смелостью напечатанная в "Современнике" статья "Не начало ли перемены?"; здесь Чернышевский, опираясь на стихи Некрасова, доказывал, что крестьянин сам должен взяться за дело, проникнуться сознанием своей силы. Он цитировал "Песню убогого странника" из только что напечатанных "Коробейников":
Я в деревню: мужик! ты тепло ли живешь?
Холодно, странничек, холодно,
Холодно, родименькой, холодно!
Я в другую: мужик! хорошо ли ешь, пьешь?
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Чернышевский, приведя эти строки, писал: "Жалкие ответы, слова нет, но глупые ответы. "Я живу холодно, холодно". А разве не можешь ты жить тепло?.. Разве нельзя тебе жить сытно, разве плоха земля, если ты живешь на черноземе, или мало земли вокруг тебя, если она не чернозем, - чего же ты смотришь?.." В условиях, когда крестьяне фактически были освобождены без земли, эти слова звучали со страниц журнала прямым призывом - захватывать землю, отбирать ее у помещиков: "Чего же ты смотришь?.."
С еще большей силой та же мысль выражена в главной прокламации того времени "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон", где" Чернышевский уже объяснялся "без всяких церемоний". Он звал крестьянство к объединению, к восстанию, рассказывал, как помещийи и царь обманули народ, не дав ему ни земли, ни настоящей воли.
"Земля и воля" - этими словами, вобравшими в себя центральную проблему эпохи, была названа первая тайная организация 60-х годов, идейным вдохновителем которой стал Чернышевский. К концу 1861 года эта организация начала складываться вокруг "Современника" и его руководителей. Чернышевский и Добролюбов, еще с 1859 года начавший собирание оппозиционных сил, стремились к расширению нелегальных связей; умело используя свое влияние, они приближали к журналу студенчество, молодых военных, участников различных кружков, сложившихся под влиянием пропаганды "Современника". Многие люди, близкие к журналу, стали организаторами и участниками "Земли и воли" - А. А. Слепцов, офицеры В. А. Обручев и его двоюродный брат Н. Н. Обручев, братья А. А. и Н. А. Серно-Соловьевичи, братья В. С. и Н. С. Курочкины - это были деятели молодые, честные и самоотверженные, горячо преданные народному Делу.
В объединении этих деятелей, в расширении революционной пропаганды, в подготовке смелого натиска революционной "партии" на самодержавие исключительно велика была роль Чернышевского.
Знал ли об этой его роли Некрасов?
Этот вопрос не раз задавали себе исследователи. В. Евгеньев-Максимов высказал мнение, что "Чернышевский, из соображений конспиративного порядка, скрывал от Некрасова эту сторону своей деятельности", хотя, будучи человеком "необыкновенного ума", Некрасов мог и догадываться о его участии в нелегальной работе {В. Евгеньев-Максимов, Некрасов и его современники. М., 1930, стр. 195.}.
Думается, этого мало. Вряд ли осведомленность Некрасова могла сводиться к одним только догадкам. И маловероятно, что Чернышевский, как и Добролюбов, видевший в Некрасове единомышленника, стал бы скрывать от него столь важную сторону своей деятельности из конспиративных соображений. Некрасов был известен как человек сдержанный и даже скрытный, - к этому его обязывала позиция подвергавшегося постоянным преследованиям оппозиционного журнала, который он возглавлял? Нельзя ведь считать случайностью однажды вырвавшиеся у него стихи:
Со стороны блюстителей порядка
Я, так сказать, был вечно под судом...
Чернышевский прямо говорил о том, как много значил для его деятельности Некрасов: "Только благодаря его великому уму, высокому благородству души и бестрепетной твердости характера я имел возможность писать, как я писал". Нужно ли было от такого человека скрывать то, чему он, несомненно, сочувствовал?
Некрасов, со своей стороны, видел в Чернышевском самоотверженного борца, твердо ступившего на "тернистый путь", с которого нет возврата, человека, понявшего невозможность "служить добру, не жертвуя собой"; об этом ясно говорит стихотворение "Пророк", хотя оно рисует образ революционера вообще, но в нем есть и черты Чернышевского. Приведя полностью это стихотворение, исследователь эпохи 60-х годов М. К. Лемке, лично встречавший многих ее деятелей (М. Антоновича, М. Н. Чернышевского, Л. П. Шелгунову и др.), говорит о Некрасове следующее: "Заметьте, что это писал человек, знавший Чернышевского, из дня в день восемь лет... восемь лет беседовавший с ним о самых различных вопросах и при самых различных обстоятельствах. Ему ли, чуткому и проницательному, не понять было вождя своего журнала?!" {Мих. Лемке, Политические процессы в России 1860-х годов, 2-е издание. М.-П., 1923, стр. 166.}
Сам же Некрасов в письме Добролюбову, написанном весной 1861 года, счел нужным обратить его внимание на резко усилившуюся общественную активность Чернышевского: "...репутация его растет не по дням, а по часам - ход ее напоминает Белинского, только в больших размерах" (3 апреля 1861 года). Сравнение с Белинским можно понять только в смысле все расширяющейся популярности и растущего влияния Чернышевского на общество, причем речь шла прежде всего о революционном влиянии.
Известно, что Чернышевский был на редкость искусный конспиратор, потому-то власти и медлили с его арестом: не находили прямого повода для расправы. И тем не менее слухи о его причастности к подпольному движению выходили далеко за пределы "Современника": в одном из его руководителей не без оснований подозревали вдохновителя кружков молодежи, организатора студенческих сходок, автора прокламаций.
Был случай, когда после майских петербургских пожаров 1862 года к нему явился Достоевский с просьбой - не может ли он урезонить молодежь, которая будто бы причастна к организации поджогов и распространению листовок.
Примерно так же понимали влияние Чернышевского и в официальных сферах. Намеки на его руководящую роль в противоправительственном движении проникали даже в печать. Так, по поводу одной из его статей газета "Наше время" (от 22 мая 1862 года) весьма язвительно писала: "Наконец он... обещает, что, насколько делание или неделание демонстраций зависит от воли студентов, демонстраций не будет. Мы вполне полагаемся на его слова. Кому, как не камергеру, знать, что делается при дворе!"
В одном из документов Третьего отделения говорилось, что Чернышевский "пользовался авторитетом между молодым поколением, которое он, с своей стороны, старался возвысить в глазах общества... Он составил себе отдельный круг знакомства, по преимуществу из молодых людей, и притом недовольных правительством, лжепрогрессистов и лиц, сделавшихся государственными преступниками {Видимо, подразумевались М. Михайлов, В. Обручев и др.}; собрания у него постоянно отличались какою-то таинственностью и большею частью происходили в ночное время... Корреспонденцию он имел огромную и вел ее не только в России, но и за границей".
Разве не то же самое имел в виду Некрасов, когда писал, что репутация Чернышевского "растет не по дням, а по часам"? Близко и каждодневно общаясь с Чернышевским и Добролюбовым, с Михайловым, которого он высоко ценил, Некрасов не мог не замечать создавшейся вокруг журнала атмосферы конспиративных разговоров, тревожных ожиданий, напряженной деятельности. По сути дела, он сам был участником этой деятельности. |
