* * *
Еще в начале марта 1866 года, за месяц до каракозовского выстрела, Некрасов получил стихотворение, озаглавленное "Не может быть". Под ним стояла подпись: "Неизвестный друг". Автор стихотворения отвергал ходившие по Петербургу слухи, порочившие личность поэта; с искренним чувством он отзывался о его стихах:
Мне говорят, что ты душой суров,
Что лишь в словах твоих есть чувства пламень.
Что ты жесток, что стих твой весь любовь,
А сердце холодно, как камень.
Но отчего ж весь мир сильней любить
Мне хочется, стихи твои читая?..
И в них обман, а не душа живая?..
Не может быть!
Некрасов до конца дней помнил это стихотворное признание, но так никогда и не узнал, кто был его автором. Незадолго до смерти, пересматривая тексты своих сочинений, он сделал по этому поводу такую пометку: "Невыдуманный друг, но точно неизвестный мне... Где-нибудь в бумагах найдите эту пьесу, превосходную по стиху. Ее следует поместить в примечании".
Между тем Некрасов был знаком с автором этой пьесы; автора звали Ольга Петровна Мартынова; под псевдонимом "Ольга Павлова" она печатала стихи, рассказы и переводы во второстепенных журналах. Разделяя всеобщее увлечение молодежи поэзией Некрасова, она в октябре 1865 года решила лично познакомиться с любимым поэтом и отнести ему несколько своих стихотворений в надежде, что они появятся в "Современнике".
Из сохранившегося дневника матери Ольги Павловой {Фрагменты дневника опубликованы Л. Клочковой в "Некрасовском сборнике", вып. II. Л.-М., 1956.} мы узнали, как мать и дочь вместе отправились к Некрасову на Литейный и как он их принял. После первого знакомства, когда тридцатилетняя поэтесса вручила ему свои стихи, Некрасов сказал:
- Вам угодно, чтоб я сейчас прочел, или вы оставите у меня их, чтоб я прочел на досуге?
Разумеется, она согласилась оставить, а Некрасов записал ее адрес. Затем, собравшись уходить, она сказала:
- Позвольте мне иметь счастье пожать вашу руку. По словам матери, присутствовавшей при этом, она,
вероятно, хотела прибавить: "Как первого нашего поэта", - но по застенчивости не прибавила. Он проводил их в переднюю, еще раз пожал ей руку и посмотрел ей в глаза так просто и с такой добротой, что обе дамы были совершенно очарованы. Они вышли на улицу как в чаду и чуть было не сказали извозчику, что только что разговаривали с самим Некрасовым...
Через неделю они снова поехали на Литейный за ответом. В том же дневнике записано: "Ездили опять к Некрасову и очаровались им еще более. Он такой человек, какого я в жизни еще не встречала... Он принял нас, как и прежде, очень учтиво и с своей обыкновенной грустью во взоре. Сказал, что читал ее стихи, что они хороши... один ["стих"] будет напечатан в октябре, другой - в ноябре. Что он сам к нам хотел зайти, что если б Олюша не пришла, то он бы завтра у нас был..."
Два стихотворения Ольги Павловой Некрасов действительно напечатал в ближайших номерах "Современника".
У Мартыновых бывали люди, близкие к литературным кругам. И не удивительно, что до их дома доходили разные сплетни о Некрасове, в том числе самые невероятные. Например, что он кутила, что ему нельзя показывать хорошие стихи, поскольку, он не терпит соперничества; что он будто бы ненавидит поэта Розенгейма (!) за то, что у того "стих хорош". И делает честь матери Ольги Павловой, что она отметила в своем дневнике: "Все пустые наговоры на него мне показались так низки, я не верю ничему, и всё, что эти душонки об нем распространяют, происходит от зависти. Им до него, как до звезды небесной, далеко". Очевидно, в атмосфере этих слухов и разговоров о любимом поэте и родилось стихотворение "Не может быть", подписанное "Неизвестным другом".
Оно было послано еще до муравьевских событий. А после этого к прежним слухам и сплетням прибавились новые упреки и обвинения, вызванные мадригалом и потому в большей части заслуженные. В печати появились насмешливые стихи и язвительные эпиграммы, приходили письма с упреками в отступничестве. На каком-то вечере к Некрасову подошел поэт Владимир Щиглев и наговорил резкостей.
Тургенев тоже не промолчал: назвал Некрасова "официальным поэтом Английского клуба".
Некрасов, до предела угнетенный всем этим, долго молчал согласно своему обыкновению. Но через некоторое время он ощутил потребность как-то ответить на упреки, оценить, осудить свой поступок. И тут он вспомнил о стихотворении "Не может быть". Оно-то, как видно, и послужило толчком для написания новых стихов о себе и своей вине.
Этим стихам ("Умру я скоро"), относящимся к концу февраля 1867 года, предпослано посвящение: "...неизвестному другу, приславшему мне стихотворение "Не может быть". Однако поэт отвечал не только одному другу, по сути дела, он обращался к народу, ему предназначались все эти горестные самообличения.
О чем же эти стихи? "Гнетущие впечатления" детства и молодости, путь, полный преград, приверженность к "минутным благам" жизни, уход единомышленников, на которых можно было бы опереться, оторванность от народа, наконец, трогательная мольба о прощении, обращенная к родине, - вот содержание стихотворной исповеди "Умру я скоро". Здесь же и объяснение того "неверного звука", который сам поэт исторг из своей лиры:
Не торговал я лирой, но, бывало,
Когда грозил неумолимый рок,
У лиры звук неверный исторгала
Моя рука... Давно я одинок;
Вначале шел я с дружною семьею,
Но где они, друзья мои, теперь?
Одни давно рассталися со мною,
Перед другими сам я запер дверь;
Те жребием постигнуты жестоким,
А те прешли уже земной предел...
За то, что я остался одиноким,
Что я ни в ком опоры не имел,
Что я, друзей теряя с каждым годом,
Встречал врагов все больше на пути
- За каплю крови, общую с народом,
Прости меня, о родина! прости!..
"Неумолимый рок" как один из мотивов своего прегрешения, одиночество, судьба друзей, среди которых подразумевались Чернышевский и Михайлов ("Те жребием постигнуты жестоким..."), Белинский и Добролюбов ("А те прешли уже земной предел..."), покаяние, плач и мольба... Поразительна искренность и сила этих признаний!
После смерти Некрасова редакция "Отечественных записок" писала в некрологе (он был запрещен цензурой): "За каплю крови, общую с народом", сохраненную поэтом до конца жизни, оно [интеллигентное общество] не вспомянуло на его могиле о тех случайных отклонениях, которые он делал на пройденном им пути и которые так смущали совесть поэта в последние годы его жизни".
Некрасовским "покаянным" стихам придавал большое значение В. И. Ленин. В статье "Еще один поход на демократию" (1912) он писал: Некрасов "грешил нотками либерального угодничества, но сам же горько оплакивал свои "грехи" и публично каялся в них... "Неверный звук" - вот как называл сам Некрасов свои либерально-угоднические "грехи" {В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 22, стр. 84.}. Ленин настойчиво подчеркивал, что, несмотря на временную слабость, все симпатии Некрасова были на стороне Чернышевского, то есть на стороне революционной демократии.
|