Подобное мнение было широко распространено в то время. "Современник" возобновил свое существование в виде "Отечественных Записок", - писал П. Д. Боборыкин. Но, пожалуй, наиболее обстоятельно это мнение обосновал цензор Юферов. В одном из своих донесений он писал: "В течение последних лет направление "Отеч. Зап." резко делится на два совершенно несхожие между собой периода. Умеренно-консервативные и почти безукоризненные в цензурном отношении до 1868 года, "Отеч. Зап." с этого времени вдруг заражаются вредной тенденциозностью прежнего "Современника" и на этом поприще подвизаются и поныне. Эта резкая перемена в направлении объясняется вступлением в журнал бывшего редактора "Современника" Н. А. Некрасова, а с ним вместе и бывших сотрудников этого журнала Щедрина, Елисеева и др.
"Отеч. Зап." не только предаются крайним утопическим увлечениям "Современника", но стараются представить совершенно верное продолжение этого, приостановленного по высочайшей воле, издания: подбор статей, система их расположения, содержание их, внешний вид издания, даже шрифт, все это как бы воскрешает "Современник", только под названием "Отечественных Записок".
О воскрешении "Современника" говорили и другие, даже чисто внешние признаки: редакция помещалась в том же доме, на углу Литейной и Бассейной, в той же квартире Некрасова. "Тот же лакей угрюмого вида, - вспоминал Скабичевский, - встречал вас в передней; та же попорченная молью колоссальная медведица с двумя медвежатами стояли у среднего окна... так же по понедельникам собирались сотрудники в час пополудни. Словом, все шло по-старому, как было полтора года назад".
Что же касается существа дела, то Некрасов (вместе с Салтыковым) сделал все, что мог, для возрождения в новом издании боевых традиций "Современника". И здесь Некрасов снова показал себя как великолепный редактор и организатор литературного дела.
Некрасов был не просто хорошим, но идеальным редактором журнала. Так считали даже те литераторы, которые не принадлежали к числу его единомышленников и доброжелателей. "Лучшего редактора, как Некрасов, я не знал, - пишет П. М. Ковалевский, - ...умнее, проницательнее и умелее в сношениях с писателями и читателями никого не было... Редакция руководилась им неуклонно, как оркестр хорошим капельмейстером. Так, как хороший капельмейстер набирает хороших музыкантов и, убедившись в их уменье делать свое дело, требует одного внимания к движениям своей палочки, так и Некрасов умел подобрать сотрудников, которым довольно было сказать: "отцы, маленечко потише!.." или "приударить позволяется, отцы, - валяйте...", и редакционный оркестр исполнял литературные симфонии и фуги, каких в других редакциях не исполнялось".
С необыкновенной энергией, проницательностью и чутьем привлекал Некрасов к участию в своих журналах разных литераторов. У Некрасова "есть талант отыскивать и приманивать таланты", - утверждал Гончаров. Добавим, что таланты приманивались нужные и полезные журналу, так или иначе отвечавшие его направлению и идеям. К сотрудничеству в "Отечественных записках" Некрасов прежде всего, естественно, пригласил писателей, печатавшихся раньше в "Современнике": А. Н. Островского, Г. И. Успенского, В. А. Слепцова, Ф. М. Решетникова, А. И. Левитова, Марко Вовчок, А. Н. Плещеева. Они горячо откликнулись на приглашение Некрасова. "Быть сотрудником журнала, руководимого Вами, - писал Некрасову 8 декабря 1867 года Плещеев, - я считаю не только за особое удовольствие, но и за честь... Ведь, право, руки отнимались - работать никакой охоты не было, когда ни одного сколько-нибудь сносного журнала не было".
Наряду с бывшими сотрудниками "Современника" Некрасов привлек в "Отечественные записки" и эмигрантов - П. Лаврова и В. Зайцева. "Открыты" и поддержаны Некрасовым были и многие молодые писатели: С. Н. Терпигорев, Н. Е. Каронин, Н. Н. Златовратский. Некоторые из них (Д. П. Сильчевский, Г. А. Мачтет и другие) были участниками народнического движения. Все они вспоминали о Некрасове-редакторе с глубокой благодарностью. "К начинающим писателям он относился с большим вниманием, охотно давал им разные советы. Нельзя было при этом не любоваться его умом", - писал Михайлов.
О внимании Некрасова к молодым литераторам, о щедрости и заботливости по отношению к ним ходили почти легенды. Вот еще свидетельство очевидца. Начинающая писательница Л. Нелидова принесла в редакцию чуть ли не первую свою рукопись. "Меня поразил прежде всего тон Некрасова, - рассказывала она, - оттенок бережной и как бы почтительной внимательности, с которою он обращался ко мне. Мы словно поменялись ролями... Ни малейшей тени сознания своего значения, желания играть роль, произвести впечатление не было заметно в нем. Он говорил со мною так, как будто бы я была Жорж Санд, и он, исполняя поручения редакции, решался просить меня продолжать занятия литературой и сотрудничать в "Отечественных записках".
Отзывов такого рода в воспоминаниях современников сохранилось множество.
Перечень писателей, публицистов, критиков, привлеченных Некрасовым к участию в "Отечественных записках", и сотрудников редакции говорит сам за себя. Не мудрено, что "целое поколение, поколение 70-х годов, энергичное и боевое, считало "Отечественные записки" почти что своим органом" (О. В. Аптекман). При этом Некрасов-редактор отнюдь не страдал узостью или ограниченностью. В своем отношении к литературе и писателям он был широк и объективен. "В этом смысле, - вспоминает П. Д. Боборыкин, - я, по крайней мере, на своем писательском веку не знавал редактора более либерального, чем Некрасов, беря слово "либеральный" в его применении к свободе авторского труда". Мемуарист рассказывает, что Некрасов весьма сдержанно пользовался своими редакторскими правами, не стеснял оригинальности и творческой инициативы писателей, не заставлял их "подделываться под тон издания", не требовал от них "часто горьких и унизительных уступок, не вызываемых вовсе цензурными соображениями". Отмечад, что редактор весьма строго "держался своего знамени", Боборыкин обращает внимание на то, что Некрасов печатал и такие произведения, как "Подросток" Достоевского, показывая "широкое отношение к таланту и авторской самобытности". Эта широта сказалась и в том, что в "Отечественных записках" появлялись романы и статьи самого Боборыкина и некоторых других авторов, и это не мешало журналу быть изданием удивительно цельным. Произведения разного характера и разных жанров, печатавшиеся в журнале, били в одну цель и прекрасно дополняли друг друга.
Современники не раз отмечали, что в русской журналистике вряд ли был другой редактор, более преданный интересам литературы, чем Некрасов. Вся его деятельность журналиста была одушевлена любовью к делу, к успехам свободной русской мысли и литературы. Это видели и читатели "Отечественных записок". Изменение скучнейшего журнала без направления, каким он был при Краевском, было поразительно. Недаром в первый же год при Некрасове подписка поднялась с двух до пяти тысяч, а в следующем году увеличилась еще на одну тысячу.
Огромных усилий требовала от Некрасова борьба с цензурой и "литературной политикой" самодержавия. Журнал, стоявший в центре общественно-литературного движения, боровшийся с царизмом, остатками крепостничества и капитализмом, пропагандировавший идеи социализма и революции, находился под наблюдением цензуры и правящих кругов. И Некрасов должен был проявить много воли и ума, чтобы найти те "щиты и громоотводы", которые уберегли бы журнал от репрессий и сохранили ему жизнь. 20 января 1877 года Салтыков писал А. Энгельгардту; "В отношении "Отечественных записок" принято совершенно особое правило - не давать предостережений, а прямо арестовывать номер и предавать сожжению. Понятно, сколько змеиной мудрости требуется, чтобы издавать журнал при наличности постоянной угрозы в этом духе... Я положительно убеждаюсь, что не гожусь для такой деятельности, и ежели Некрасов умрет, то не знаю, как и поступить".
Змеиная мудрость! Она, разумеется, вовсе не сводилась к "прикармливанию" цензоров и влиятельных лиц, к проигрышам в карты, подаркам и всяческим одолжениям им, о чем много пишется в книгах о Некрасове, Для этого не надо было обладать особой мудростью. Редакторская мудрость Некрасова - это прежде всего глубокое понимание и использование противоречий и слабостей политики правящих кругов и тех лиц, которые ведали литературой и журналистикой. Некрасов безошибочно угадывал их замыслы.
Либеральный министр внутренних дел Валуев полагал, что оппозиционную и демократическую печать следует не запрещать, а направлять и "перевоспитывать", подчиняя ее видам правительства. Такой политики министр придерживался и в отношении некрасовского журнала. Он прикрепил к "Отечественным запискам" (освобожденным от предварительной цензуры) неофициального цензора, члена совета Главного управления по делам печати гофмейстера Феофила Толстого, который с его ведома и одобрения должен был вести наблюдение за журналом и влиять на него своими увещеваниями и рекомендациями, например, такого рода: "Карайте пороки, но дайте душе и воображению хоть немного окрылиться".
Действия цензурного руководства Некрасов умело обращал в свою пользу. И в этом ему помогал сам "наблюдающий" Ф. Толстой. Дело в том, что он был не только гофмейстер, но и музыкальный критик, весьма заурядный, кичившийся своей причастностью к искусству. Некрасов знал слабое место маленького литератора с большим самомнением: ему хотелось печататься в солидном журнале. Да и внимание такого знаменитого поэта, как Некрасов, было ему очень лестно. Фактическому редактору "Отечественных записок" ничего не оставалось, как скрепя сердце пригласить Толстого вести в журнале музыкально-театральное обозрение, что он делал и при Краевском.
В результате проводник политики Валуева не только не влиял на "Отечественные записки", но и сам настолько подчинился влиянию Некрасова, что начал верой и правдой защищать его журнал от нападок и взысканий. Некрасов же учитывал, что советы и предложения неофициального цензора для него необязательны, но в случае цензурных гонений он сможет укрыться за его спиной.
Так и случилось в 1871 году. "Отечественным запискам" грозило предостережение (для закрытия журнала достаточно было трех предостережений). Некрасов решительно опротестовал решение управления по этому поводу, ссылаясь на то, что журнал просматривался Ф. Толстым. В результате предостережения не последовало, а Толстой лишился своей должности, после чего, естественно, прекратилось его сотрудничество в "Отечественных записках".
В своей борьбе с цензурой Некрасов учитывал и другое важное обстоятельство - разногласия внутри цензурного ведомства и между отдельными цензорами. Он знал, что среди них есть и ярые реакционеры, и люди, которые являются противниками "крайних стеснений" печати, в той или иной мере сочувствующими демократическому и реалистическому направлению в литературе. Иные из цензоров имели при этом и сами касательство к писательскому ремеслу.
В годы, когда Некрасов редактировал "Отечественные записки", таким просвещенным цензором был В. М. Лазаревский, весьма влиятельный член совета Главного управление по делам печати. Он к тому же был страстным охотником и даже автором солидной книги об охоте на волков. И так случилось, что Некрасов довольно близко сошелся с Лазаревским. Они вместе охотились, часто ездили в Чудово, где Некрасов купил охотничий домик или дачу и стал там бывать, живя в Петербурге.
Мало-помалу Лазаревский стал оказывать неоценимые услуги "Отечественным запискам", поддерживая их в управлении, информируя Некрасова о возможных опасностях; он не раз с риском для себя выручал журнал в трудных случаях. Письма и записки Некрасова и Лазаревского друг другу насчитываются десятками.
Таковы некоторые штрихи, рисующие "змеиную мудрость" Некрасова в борьбе с цензурой. Конечно, ничто не могло спасти журнал от преследований и репрессий, ему постоянно угрожало запрещение, номера нередко задерживались, целые статьи вырезались из готовых книжек, а майская книжка за 1874 год была целиком сожжена. Чего это стоило Некрасову, как он страдал и негодовал, нечего и говорить. И тем не менее он с поразительным терпением и мужеством вел этот корабль литературы "среди бесчисленных подводных и надводных скал" (слова Михайловского).
Конечно, в отношениях Некрасова с Толстым или с Лазаревским не все вызывает сочувствие; не раз в силу обстоятельств приходилось ему вступать в "сделки с совестью своей". Но и здесь образ редактора "Отечественных записок" выступает в подлинном своем значении, как образ человека яркого и сильного, заботившегося не о своем личном успехе, а о благе русской литературы и русского народа.
|
