Некрасов отдавал должное "хождению в народ", каким он его знал, общаясь со многими лицами, близко стоявшими к народническим кругам. До него доходили сведения о неудачах этого движения, об арестованных революционерах (например, в письме к Елисееву от мая 1875 года Некрасов сообщает об агитаторах, привлеченных к суду за распространение в народе литературы, возбуждающей к восстанию). Зная все это, он не только сочувствовал участникам "хождения в народ", но преклонялся перед их самоотверженностью. Он был недоволен тем, что Тургенев в романе "Новь" не сумел с должной полнотой и объективностью осветить, может быть, самую острую политическую тему эпохи. Пыпин, сидя у постели больного Некрасова, записал его слова об этом: "Тургенев не достиг своей цели... Все-таки люди были крупнее (первые), да и хождение в народ - недосказано, оно бывало не так глупо".
В стихах середины 70-х годов Некрасов стремился поддержать дело и дух революционной интеллигенции, звал ее к подвигу, доказывая важность и необходимость пропаганды среди крестьянства. Зная глубоко жизнь деревни и настроения крестьянина, он в "Пире на весь мир", в главе "Странники и богомольцы", ручался этим своим знанием, что "душа народа русского" есть самая добрая почва, которая ждет своего сеятеля: "О сеятель! приди!.."
Здесь - прямая связь с умонастроением передовой молодежи, стремившейся в деревню будить народ, просвещать крестьянство. К ней же, ко всей народнической интеллигенции, обращены стихи, так и названные "Сеятелям", с их знаменитым призывом: "Сейте разумное, доброе, вечное". Стихи написаны тогда же, в 1876 году, в разгар освободительного движения, роста революционных кружков и организаций; очевидно, что понять их подлинный смысл можно только на этом фоне.
И другие стихи этого времени - "Молодые лошади", "Праздному юноше", "Отрывок", "Приметы", "Ты не забыта", "Молебен" - тесно связаны с проблемами революционной борьбы семидесятников, с настроениями народнической молодежи, В этих стихах - осуждение тех, кто стоит в стороне ("Что сидишь ты сложа руки? Ты окончил курс науки..."); трагедия девушки, сбросившей "мертвящие оковы" друзей, семьи, родного очага и не встретившей тех, примкнуть к которым она мечтала; молитва "об осужденных в изгнание вечное, о заточенных в тюрьму" за верное служение народу.
Среди этих стихов есть и отклики на политические процессы 70-х годов. Таково стихотворение "Приметы", где имеется в виду известный факт: когда судили народников, их родные старались снять лачуги поближе к Петропавловской крепости:
Видно, вновь в какой нелепости
Молодежь уличена, -
На квартиры возле крепости
Поднимается цена.
Откликнулся Некрасов и на судебный процесс по поводу демонстрации на Казанской площади в Петербурге, организованной землевольцами. Словом, стихи этих лет красноречиво свидетельствуют: крепкие нити связывали позднюю некрасовскую поэзию с революционно-народническим движением. Гражданские и поэтические традиции 60-х годов нашли достойное завершение в эпосе и лирике последнего десятилетия жизни Некрасова.
* * *
Еще в 60-х годах критик В. Зайцев отмечал в "Русском слове", что "...вся русская молодежь читала, читает и знает наизусть стихи г. Некрасова". В следующем десятилетии популярность его стихов возросла еще больше. Он без всяких преувеличений сделался кумиром, "властителем дум" молодежи, ему поклонялись, в нем видели идеал поэта, певца народа. "...Имя Некрасова, - пишет современница, - было окружено таким ореолом, что каждый из нас, людей тогдашнего молодого поколения, жаждал хоть издали взглянуть на любимого поэта, хоть послушать его на литературном чтении" (А. Степанова-Бородина).
Возле дома, где жил Некрасов, нередко бродили молодые люди в надежде увидеть его хотя бы издали. Писатель-народник Г. Мачтет, автор революционной песни "Замучен тяжелой неволей", рассказывает в своих воспоминаниях: "...мы выстаивали иногда целые часы, чтобы уловить его [Некрасова] выход на улицу или хоть один силуэт за стеклом оконной рамы...".
Воздействие некрасовской поэзии и журнала "Отечественные записки" на мировоззрение семидесятников было глубоким и органичным. Некрасов и сам тяготел к молодежи, с симпатией и сочувствием относился к начинающим литераторам, близко стоявшим к народническому движению, он встречался и беседовал с ними, хлопотал за тех, кто попадал в беду.
Тот же Мачтет сообщает о встрече с Некрасовым, которому он принес свою рукопись. Пообещав ее напечатать, редактор "Отечественных записок" начал расспрашивать гостя и с интересом выслушал рассказ об его участии в революционной работе. Мачтет сказал, что он убежденный социалист и намерен посвятить свои силы не литературе, а преимущественно "политической пропаганде".
"...Когда я кончил, он насупился и заходил по комнате, заложив руки.
- Конечно, не мне отрывать вас от того, куда влечет вас сердце, - начал он сурово и хмуро, как бы ища слов, - но я все-таки скажу вам: берегите себя... Из вас может выработаться писатель... У вас есть чувство, вы умеете любить и... - он улыбнулся. - И кусаться! - добавил он, все так же улыбаясь, причем его глаза сверкнули мне из-под сдвинутых бровей ласковой и мягкой улыбкой".
Другую встречу с Некрасовым описал товарищ Мачтета - литератор и библиограф, участник народнического движения Д. П. Сильчевский. Он так же восторженно относился к поэту, знал еще с середины 60-х годов наизусть все его стихи и, по собственным словам, "смотрел тогда на него, как на некое божество", видел в нем "величайшего из русских поэтов". "Этого же убеждения я держусь и доныне..." - писал Сильчевский в 1902 году.
В таком настроении начинающий литератор впервые в жизни пришел в редакцию, чтобы предложить свои услуги по части библиографии. Это было в сентябре 1871 года. Некрасов встретил его ласково и постарался ободрить шутливо-участливым тоном:
- Прежде всего скажите, отец, - сказал он двадцатилетнему Сильчевскому, - почему вы думаете, что из вас выйдет непременно писатель?
"Отец" - было его любимое словечко, с которым он постоянно обращался к собеседнику, придавая этим; непринужденно добродушный оттенок всему разговору.
Второй раз они встретились спустя два с половиной года на улице. Молодой литератор рассказал о своих делах и планах, а Некрасов, выслушав его, произнес слова, которые запомнились Сильчевскому навсегда:
- Вот что, отец, занимайтесь делом, а не пустяками... Не библиография важна, важно только одно - любить народ, родину, служить им сердцем и душой. Работайте, учитесь и учите других, и господь с вами!..
С этими словами Некрасов, входя в свой подъезд, крепко пожал руку молодому человеку и посмотрел своими "удивительными, несравненными" глазами. Эти глаза произвели на будущего мемуариста особое впечатление, о чем он подробно рассказывает в своих воспоминаниях. Он говорит, что известный портрет Некрасова, написанный с натуры И. Н. Крамским, хорошо передает черты лица поэта. Но одного не мог уловить Крамской - это выражения глаз Некрасова. "Трудно, даже прямо невозможно описать его глаза... они пронизывали вас насквозь, как будто читали в вашей душе, и чудесно искрились в зрачке... Эти глаза и теперь, когда уже более тридцати лет прошло после моей первой с ним встречи... вновь сверкают и искрятся передо мною... Да! таких глаз я не встречал ни прежде, ни после..."
Итак, всего две короткие встречи. И тем не менее Сильчевский утверждает, что Некрасов сыграл решающую роль в его жизни. Оказывается, в 1876 году Сильчевский был арестован за хранение запрещенной литературы, а в начале 1877 года - за "антиправительственную деятельность". И оба раза за него хлопотал уже больной тогда Некрасов. Используя свои связи, он сумел добиться освобождения арестованного литератора, которого видел всего два-три раза в жизни.
Несомненно, у Некрасова были и другие встречи и знакомства среди революционно-народнической молодежи, Но сведений об этом по понятным причинам сохранилось немного.
Известно, что Некрасов был на дурном счету у правительства и как редактор, и как поэт. Давно зная это, Некрасов не всегда был уверен в своей безопасности. Ведь неспроста же он в конце жизни набросал в записной книжке такое четверостишие:
За желанье свободы народу
Потеряем мы сами свободу,
За святое стремленье к добру -
Нам в тюрьме отведут конуру.
Однако правительство не осмеливалось прекратить его деятельность (как оно это делало с противниками, гораздо менее опасными): слишком широка была популярность поэта, еще при жизни ставшего народным, и исключительно велик был его авторитет в русском обществе. |