|
С течением времени критические суждения Некрасова приобретали большую доказательность, полемическую глубину и определенность, захватывали более широкий круг общественно-литературных вопросов. Не потому ли Кони и начал постепенно сокращать активность своего молодого сотрудника: его взгляды казались ему слишком резкими.
Однако критические и театральные обозрения Некрасова заметно оживляли довольно вялые издания Кони и, по-видимому, пользовались успехом у публики. Автор этих обозрений показал себя прирожденным журналистом. Несмотря на небольшой еще опыт, он умело вел легкий и непринужденный разговор с читателем, прибегая то к шутке, то к каламбуру, то просто к насмешливо-иронической интонации, широко пользуясь приемами фельетона, памфлета, даже очерка. Эта свободная манера, почти забытая позднее, позволяла рецензенту заинтересовать читателя и в одном небольшом обозрении коснуться множества пьес, спектаклей, актеров.
В массе разнообразных статей и рецензий, написанных Некрасовым, - теперь они составляют целый том в полном собрании его сочинений, - отчетливо выделяются главные линии его критической работы: борьба с реакционно-охранительной литературой, разоблачение защитников "официальной народности", казенного лжепатриотизма, критика старомодного эпигонского романтизма и в конечном счете защита принципов натуральной школы.
В первых своих рецензиях Некрасов высмеивает псевдоисторические повести К. Масальского (статья "Сто русских литераторов") и М. Загоскина ("Кузьма Петрович Мирошев"). Книгу "Человек с высшим взглядом", сочинение некоего Е. Г., он осуждает за то, что "в нем не найдете вы характеров, в нем нет современной жизни, нет картин действительности, в нем только покушения на изображение действительности". Несколько страниц, проникнутых язвительной иронией, он посвящает книжонке "Русский патриот", наполненной восторженными и высокопарными стихами.
От статьи к статье Некрасов заметно растет как критик. Не осталось и следа от прежних наивных представлений о литераторах, перед которыми должно преклоняться. Теперь он уже знает, что Николай Полевой, к которому всего несколько лет назад с замиранием сердца носил он свои первые стихи, сотрудничает в булгаринских изданиях, что этот когда-то известный журналист и критик давно простился с былым либерализмом "Московского телеграфа". Полевой теперь сделался драматургом; обнаружив необычайную плодовитость, он изготовлял одну за другой весьма слабые монархические пьесы. Затем он выпустил двухтомное собрание драматических сочинений. Вот этим-то изданием и заинтересовался Некрасов. Он напечатал в "Литературной газете" критический памфлет, в котором весьма сурово обошелся с драматургом.
Вначале он дал иронический обзор пьес Полевого, имевших успех у невзыскательной публики Александрийского театра, и пришел к такому заключению: "Достигнув, так сказать, зенита драматической славы, ...г. Полевому более ничего не оставалось, как выдать в свет собрание своих театральных вдохновений, чтобы окончательно утвердить за собою титул и славу российского Шекспира настоящей эпохи и тут же кстати дать средство своим многочисленным поклонникам, которые восхищались произведениями его поштучно, ...насладиться ими гуртом, за один присест..."
Произведения "российского Шекспира", выстроенные в один ряд по мере своего рождения, поражают необыкновенным сходством между собой, доходящим до тождественности: это как бы "одна большая пиеса, разделенная на множество картин, актов и отделений". В них нет характеров, а есть только роли, то есть одни и те же лица, но переряженные в разные костюмы и окрещенные разными именами. И дело тут вовсе не только в художественных недостатках: Некрасов тонко вскрывает истинную подоплеку этого однообразия драматургии Полевого, а попутно и его незавидной славы; он намекает на то, что казенный патриотизм и угодничество, пропитывающие его пьесы, не могут быть отправным началом искусства. Ложная идея, предвзятость приводят к сухой риторике и трафарету, лишают искусство правды и движения. Вот причина, в силу которой, например, пьеса Полевого "Солдатское сердце" "совсем не возбуждает тех чувств, которые желал, может быть, возбудить сочинитель. Зритель смотрит на нее холодно, равнодушно, недоверчиво!"
Статья-памфлет, направленная против Полевого, имела целью показать художественную беспомощность литературного направления, противостоявшего натуральной школе. Столь же важным в этом смысле было и серьезное выступление Некрасова в 1843 году против Булгарина. Две его рецензии на булгаринские "Очерки русских нравов" были напечатаны уже в "Отечественных записках".
Фаддей Булгарин - одна из самых одиозных фигур русской журналистики - еще с пушкинских времен приобрел скандальную репутацию в обществе. Известно, какое отвращение питал к нему Пушкин, как он в стихах и публицистике клеймил его в качестве доносчика ("Видок Фиглярин") и как энергично боролся против булгаринского влияния в литературе. Так же относился к нему и Гоголь. В одном из писем (от 13 мая 1838 года) он рассказывает, как однажды дерптские студенты поколотили Булгарина; Гоголь прибавляет к своему рассказу: "Этого наслаждения я не понимаю. По мне поколотить Булгарина так же гадко, как и поцеловать его".
По свидетельству современников, на Булгарина смотрели как на прокаженного; с ним избегали раскланиваться на улице, а тем более бывать в одном обществе. Были известны нечистые источники его доходов, в число которых входили не только доносы, но и мелкие поборы с фруктовых магазинов, винных погребов, - Булгарин делал им рекламу в своей газете.
Стремясь развенчать Булгарина, как писателя, который пользовался покровительством властей, Некрасов по поводу его "Очерков" писал: "Картины бледные, безжизненные, как небо от земли далеки от действительности; веселость старческая, мешковатая, любезность ребяческая, остроумие натянутое, тяжелое, аляповатое, наконец жалкие и забавные похвалы самому себе и слабые, бессильные придирки к тем, кого он почитает своими врагами, - вот элементы, из которых состоит новое произведение г. Булгарина".
Соединив в своем фельетоне критику и сатиру, Некрасов умело создал в представлении читателя отталкивающий образ рептильного журналиста, прожженного дельца. А в конце рецензии он даже ввел рассуждения о человеке, одержимом "пагубной страстью к подслушиванию, пересказам и переносам", то есть умудрился довольно определенно намекнуть на доносительскую деятельность Булгарина, как известно, связанного с Третьим отделением и в силу этого огражденного от разоблачений в печати.
Критические суждения Некрасова отвечали задачам нового литературного движения, Вернее сказать, они были частью этого движения. И вполне естественно, что статьи и рецензии молодого критика обратили на себя внимание Белинского еще до того, как они познакомились. Их мнения нередко совпадали. Нередко они писали об одних и тех же книгах, и бывало, что сходные, близкие по духу оценки появлялись в печати почти одновременно; иногда же Некрасов, писавший в газете, даже опережал Белинского, работавшего в журнале (так было, например, с критикой романа Загоскина, стихов Н. Молчанова, с откликом на "Русские народные сказки").
Ранние статьи Некрасова, его острое сатирическое перо надолго апомнились Белинскому. Так, в 1847 году он заметил в одном из писем: "...Некрасов - это талант, да еще какой! Я помню, кажется, в 42 или 43 году он написал в "Отечественных записках" разбор какого-то булга ринского изделия с такой злостью, ядовитостью, с таким мастерством, что читать наслаждение и удивление". Разбор булгаринского изделия - это и есть рецензия на "Очерки русских нравов", о которой мы только что говорили.
Сохранились и другие суждения Белинского о Некрасове-критике. Однажды, уже в годы "Современника", уговаривая Некрасова написать какую-то рецензию, Белинский напомнил ему: "...Вы писывали превосходные рецензии в таком роде, в котором я писать не могу и не умею". Имелась в виду, конечно, та свободная полубелистристическая форма, в которую облечены лучшие критические отзывы Некрасова. Белинский, писавший иначе, отдавал должное своеобразию его критической манеры.
Когда Некрасов определил наиболее важную черту своей тогдашней деятельности как "поворот к правде", он в числе мотивов, вызвавших этот "поворот", назвал писание прозой. Здесь под прозой надо разуметь не одни лишь повести и рассказы, но и некрасовскую критику, часто близкую к жанрам художественной прозы.
Судя по всему, Некрасов и сам не делал резкого различия между этими двумя видами своего раннего творчевтва. Чтобы убедиться в этом, стоит прочесть хотя бы отрывок из одной его рецензии, относящейся, правда, к 1847 году. Вот что пишет Некрасов о новых чертах реализма, обогативших отечественную литературу:
"Живым ключом забился в ней новый родник, из которого она прежде гнушалась черпать; цель ее стала благороднее и дельнее чем когда-либо... Отказавшись от изображения бурь и волнений, без сомнения возвышенных и глубоких, возникающих в благовонной атмосфере аристократических зал..., она не гнушается темных дел, страстей и страданий низменного и бедного мира, освещенного лучиной... Мир старух, желтых и страшных, посвятивших себя гнилому тряпью, вне которого нет для них ни интересов, ни радостей, ни самой жизни, стариков, сердитых и мрачных; женщин жалких и возмущающих, которые протягивают руку украдкой и краснеют или делаются жертвой позора и нищеты; детей бледных и болезненных, которые дрожат и скачут от холода, выгнанные на свет божий нуждой из сырого подвала, - темен и страшен такой мир, и много надобно было нашей литературе, недавно еще щепетильной и чопорной, передумать и пережить, чтобы решиться низойти до него, - приподнять хоть немного завесу, скрывающую его мрачные тайны, - и она приподняла ее... Она сама знает, что ее теперешние герои - нередко люди, которых привычки грубы, страдания обыкновенны до пошлости, страсти неблаговоспитанны, в которых нет ничего романтического и привлекательного, скорей много отталкивающего, но она знает также, что они люди..."
Не так легко определить, кем написана эта страница - художником или критиком? Вернее будет сказать, что художник и критик соединили здесь свои усилия, чтобы мысль о новом качестве современной литературы ебешовать с помощью живой и впечатляющей картины.
Приведенный отрывок показывает, как выросла и окрепла критическая мысль Некрасова, сумевшая обнять большой и сложный литературный процесс. Недаром рецензия на альманах "Музей современной иностранной литературы", из которой взят этот отрывок, долгое время считалась принадлежащей Белинскому и даже входила в собрания его сочинений! Исследователи предполагали, что выразительное описание новой тематики, данное Белинским, имело в виду, прежде всего некрасовскую прозу; какой же другой писатель тех лет, если не автор "Петербургских углов", мог дать критику материал для этих потрясающих строк о городской нищете, впервые изображенной в русской литературе?
Но позднее выяснилось, что эти строки написаны самим Некрасовым, уже имевшим к тому времени за плечами некоторый опыт работы над реалистической "петербургской" прозой {Это установил М. М. Гинв статье "Новонайденные рецензии Некрасова", в сб.: "Н. А. Некрасов. Научный бюллетень ЛГУ". Л., 1947.}. Отрывок, по-видимому, предназначался для одной из глав романа о Тростникове, но был перенесен автором в рецензию - свидетельство того, насколько условной была для Некрасова граница между художественной прозой и прозой критической. |
