Как видно, будущий свой журнал, задуманный в то время, когда заметно оживилось журнальное дело вообще, был постоянной темой разговоров среди друзей Белинского. И нет сомнений, что главная инициатива здесь принадлежала Некрасову. Никто другой из окружения Белинского не отважился бы взяться за столь сложное и смелое предприятие - основать ежемесячный толстый журнал, при этом не имея ни денег, ни необходимого количества сотрудников, да еще в условиях разнообразных цензурных ограничений.
Преимущества Некрасова перед другими участниками кружка подтверждают современники. И. И. Панаев прямо указывает, что Белинский ни в одном из своих приятелей "не находил практического элемента и, преувеличивая его в Некрасове, смотрел на него с каким-то особенным уважением". Сам Некрасов отметил эту свою особую роль в позднейших воспоминаниях:
- Один я между идеалистами был практик, и, когда мы заводили журнал, идеалисты это прямо мне говорили и возлагали на меня как бы миссию создать журнал. Роль Некрасова была особенно велика не только потому, что он был "практический человек", но, как позднее отметил один из современников, он был "не того предпринимательского склада, который тогда господствовал нераздельно"; русской журналистике "нужен был талантливый человек, понимающий ее задачи, широко на них смотревший, строящий успех журнала не на эксплуатации сотрудников, а на идеях и талантах" (А. С. Суворин).
Вторым практиком среди "идеалистов" оказался Иван Иванович Панаев. Вместе с Некрасовым обдумывал он планы организации своего журнала, потребность в котором стала для всех такой очевидной. Однако даже и практики долго не могли решить одной задачи - чтобы начать задуманное предприятие, нужны были деньги. Половину необходимой суммы (25 тысяч рублей) брался внести Панаев. Но оставалась другая половина...
Вот тут-то они и вспомнили о человеке, который мог бы помочь делу. Осенью 1845 года в Петербурге несколько недель провел "степной помещик" Григорий Михайлович Толстой, только что вернувшийся из Парижа, где он жил подолгу. Панаев, перед этим встречавшийся с ним за границей, разумеется, ввел его н свей кружок, познакомил с Белинским, Некрасовым, Достоевским.
Григорий Михайлович был незаурядный тридцатипятилетний человек редкой образованности, обаятельной наружности. Но главная привлекательность Толстого была в том, что, живя во французской столице, он вращался в кругах революционных эмигрантов, был другом Бакунина, который считал его своим единомышленником, был знаком с Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. И не просто знаком - Марксу случалось обсуждать с ним политические вопросы, он бывал в парижской квартире Толстого, вел с ним переписку. По слухам, русский барин обещал Марксу, вернувшись на родину, освободить своих крепостных. "Мой дорогой друг" - так в письмах обращался Григорий Толстой к Марксу.
Некрасов и Панаев имели основания рассматривать Григория Толстого как человека своего круга; считали его "как бы одним из заочных членов кружка Белинского, другом Бакунина и прославленных европейских демократов, человеком передовых убеждений" {К. Чуковский, Григорий Толстой и Некрасов, в кн.: "Люди и книги". М., 1958, стр. 24.}. Все это и позволяло Некрасову обратиться именно к Толстому за содействием, а может быть, и привлечь его в качестве одного из основателей будущего радикального журнала.
Как бы то ни было, они решили немедля собираться в дальний путь - к Толстому. Тем более, что, уезжая из Петербурга, он пригласил к себе на лето в деревню, в Казанскую губернию, и Панаева с женой, и Некрасова, соблазняя его дивной охотой на дупелей в окрестностях своего имения Ново-Спасское.
Это было весной 1846 года. Панаевы выехали в Москву одни, немного раньше, а Некрасов решил сопровождать Белинского, которого в Москве ждал Щепкин, чтобы оттуда пуститься в "южное" путешествие. Перед отъездом из столицы Белинский осуществил давно решенный уход из "Отечественных записок" и разрыв с Краевским. 26 апреля Белинский и Некрасов в почтовой карете ("мальпост") выехали из столицы, и можно не сомневаться, что по дороге они успели поговорить о будущем журнале. Ведь Белинский не мог не знать, куда и зачем едет его спутник. Через день - к вечеру 28 апреля - они добрались до места.
До середины мая время в Москве пролетело незаметно. Перед отъездом Белинского на юг москвичи дали в его честь большой обед, где присутствовали и Некрасов с Панаевыми. А затем, простившись с Белинским, Некрасов и его спутники отправились яз Москвы в сторону Казани.
По тем временам это было нелегкое и длительное путешествие. Ехали в тарантасе. Надо было переправляться через реки на паромах, на станциях подолгу ждать лошадей, в больших городах запасаться едой. Об этой поездке сохранился один рассказ, почти анекдот: проезжая через город Спасск (Казанской губернии), Некрасов в самом центре, на городской площади, представлявшей собой огромное болото, вздумал... поохотиться - и убил дупеля. Вероятно, именно этот случай он позднее увековечил в поэме "Несчастные", где есть такие строки:
...площадь велика:
Кругом не видно ей границы,
И, слышно, осенью на ней
Чудак, заезжий из столицы,
Успешно ищет дупелей.
Григорий Михайаович Толстой "казался радушным и щедрым хозяином. Гости жили долго и пользовались полной свободой: Некрасов охотился, Панаев совершал дальние прогулки, Авдотья Яковлевна ездила верхом и удила рыбу. В доме было много книг и журналов. Сам Толстой был занят весь день хозяйством, лечением и образованием деревенских детишек, устройством разных нововведений. Вот только освободить своих мужичков ему все как-то не удавалось. Впрочем, и без того его деятельность вызывала негодование соседних помещиковкрепостников.
По вечерам, за ужином, на террасе, выходящей в сад, собирались гости и хозяева, начинались увлекательные беседы. В один из таких летних вечеров Некрасов заговорил о будущем журнале, и его мысль была встречена Толстым с полным сочувствием. Он изъявил готовность материально поддержать это начинание. Договорились о размерах и сроках взноса и решили немедля приступить к хлопотам. Окрыленный и полный надежд Некрасов отправился в обратный путь.
Он очень спешил в Петербург. И все-таки, добравшись до Москвы, свернул в сторону, чтобы еще раз навестить Герцена, опять жившего на той же "превеликолепной даче" в Соколове, что и в прошлом году. Некрасову казалось необходимым не только посвятить Герцена в свои планы, но и наладить контакты с московскими литераторами. Многих из них он надеялся встретить в Соколове. И действительно, здесь собрался весь московский кружок, приехали Н. П. Огарев, Т. Н. Грановский с женой, Е. Ф. Корш. Судя по всему, Герцен с большим сочувствием встретил новость - сообщение о журнале. Его не остановила мысль о необходимости расстаться с "Отечественными записками" Краевского. Наталья Александровна, жена Александра Ивановича, решила всерьез помочь будущему редактору и предложила ему из своих средств пять тысяч рублей взаймы, на организацию дела.
В этот второй приезд в Соколово {О второй поездке Некрасова к Герцену в период подготовки издания "Современника" до недавнего времени ничего не было известно. Этот факт установлен М. Блинчевской ("Вопросы литературы", 1971, Ќ 8, стр. 253-256).} Некрасову пришлось присутствовать при известных спорах Герцена и Огарева с Грановским о социализме и материализме - спорах, столь ярко запечатленных в четвертой части "Былого и дум"; к этому же времени, к лету 1846 года, относится стихотворение "Я за то глубоко презираю себя...", к которому Некрасов в конце жизни сделал такое примечание: "Написано во время гощения у Герцена. Может быть, навеяно тогдашними разговорами".
Организовать новый журнал в то время было невозможно; когда-то Николай I такому же поводу наложил резолюцию: "И без того много". Резолюция продолжала действовать. Оставался только один выход: купить один из существовавших журналов. Но который из них - "Сын отечества", "Маяк", "Финский вестник", "Современник"? До осени Некрасов и Панаев, по выражению Белинского, метались, отыскивая журнал. Они "толкались во все двери", пока, наконец, перед ними не "отверзлись" двери "Современника", принадлежавшего ректору и профессору Петербургского университета, поэту и критику П. А. Плетневу. На нем и остановились. Оказалось, что Плетнев согласен немедленно передать молодым литераторам свое право на издание журнала. Разумеется, небезвозмездно: он потребовал четыре тысячи в год, но в конце концов согласился уступить. Кроме того, по уговору он получал добавочное вознаграждение в зависимости от числа подписчиков.
* * *
Когда-то, в 1836 году, "Современник" был основан Пушкиным; поэт успел выпустить всего четыре книги. Здесь печатались Гоголь, Жуковский, Тютчев, Кольцов, Баратынский, не говоря уже о самом издателе. Своим зорким глазом Пушкин заметил (и собирался привлечь к работе в журнале) тогда еще молодого критика Виссариона Белинского. Белинский знал об этом и с гордостью повторял, что несколько приветливых слов, сказанных о нем Пушкиным, всегда составляли лучшее утешение его жизни.
После смерти великого Поэта журнал перешел к его другу Плетневу. Но Плетнев иначе смотрел на дело и пытался придать журналу "нейтральный" характер, уберечь его от злобы дня, от литературной полемики. Результаты этих усилий были налицо - журнал "глухо и неслышно тянул свое существование", растеряв почти всех подписчиков: в 1846 году их было ровно 233 (в это же время "Отечественные записки" имели до четырех тысяч подписчиков). Бесцветность плетневского издания вызывала общее недоумение. Гоголь в 1843 году спрашивал самого Плетнева: "Объясните мне, зачем и для чего издает Плетнев свой журнал? Что хочет он сказать им?.. Тощее содержание его тоненьких книжек, неживой, безучастный, вялый и неопределенный слог его суждений обо всем современном задавал только загадку решать: зачем он назван "Современником"?"
|
