Статьи » В. Жданов. Некрасов »
Часть первая » II. Петербургские мытарства

Холодно и неприветливо встретил молодого человека огромный город, в котором у него не было ни родных, ни знакомых. На первых порах он поселился в какой-то грязной гостинице, где брали за сутки не меньше двух рублей. Деньги таяли прямо на глазах, и вскоре пришлось ему перебраться на дешевую квартиру, куда-то в район Малой Охты; точных сведений об этом не сохранилось.

В первые же дни столичной жизни перед Некрасовым встали неотложные вопросы: как поступить учиться и как начать печататься? Прежде всего он решил отправиться с рекомендательным письмом к жандармскому генералу Д. П. Полозову, брату ярославского приятеля Алексея Сергеевича Некрасова. Перед отъездом сына Алексей Сергеевич снабдил его этим письмом, считая, что оно облегчит поступление в Дворянский полк. Расчет был верен: петербургский Полозов уже был готов взяться за дело, когда Некрасов признался, что хотел бы вместо военного заведения, поступить в университет. Он прибавил, что чувствует сильную склонность к литературным занятиям, вряд ли совместимым с военной службой.

Генерал Полозов и его жена одобрили мысль об университете и посоветовали Некрасову, не откладывая, начать готовиться к экзаменам. Вскоре они написали о таком обороте дела в Ярославль. Алексей Сергеевич был крайне раздражен таким противодействием его воле. Тут же он отправил в Петербург гневное письмо, требуя послушания и угрожая оставить сына без материальной поддержки.

Некрасов проявил твердость характера, хотя отлично знал, что с отцом шутки плохи. Он написал грубый ответ, который заканчивался такими словами: "Если вы, батюшка, намерены писать ко мне бранные письма, то не трудитесь продолжать, я, не читая, буду возвращать вам письма". После этого ему оставалось надеяться только на самого себя и самостоятельно устраивать свою судьбу.

"Я был один-одинехонек в огромном городе, наполненном полумиллионом людей, которым решительно не было до меня никакой нужды". Эти слова Тихона Тростникова, героя незаконченного автобиографического романа, несомненно, вобрали в себя первые впечатления, испытанные молодым Некрасовым в столице {Множество подробностей жизни Некрасова в Петербурге содержится в его ранних прозаических произведениях. Конечно, они не могут считаться точным изложением фактов, однако автобиографический элемент в них очень силен; некоторые детали настойчиво повторяются в рассказах и романах, написанных в ранние годы (например, "Без вести пропавший пиита" - 1840; "Повесть о бедном Климе" - 1842-1843; "Жизнь и похождения Тихона Тростникова" - 1843-1848). Это не позволяет сомневаться в достоверности таких деталей, тем более что многие из них подтверждаются воспоминаниями современников.}.

Он начал скитаться по петербургским трущобам - по углам и подвалам, где ютились бедность и нищета. Надвигавшаяся зима не сулила ничего хорошего. Однако врожденная стойкость характера, сила воли, присущая ему с юности, помогли выдержать суровые испытания.

"Я дал себе слово не умереть на чердаке", - вспоминал об этом времени Некрасов. Помогли ему и те люди, с которыми столкнула его судьба.

Еще в первое время пребывания в Петербурге Некрасов встретил нескольких своих товарищей по ярославской гимназии, которые горячо поддержали мысль о поступлении в университет, куда и сами собирались поступать. А один из них, Андрей Глушицкий, уже студент университета, взялся подготовить своего земляка к экзаменам по математике и физике.

Тогда же, в первые месяцы столичной жизни, Некрасов познакомился с офицером Николаем Федоровичем Фермером, преподавателем инженерного училища. Это был добрейший и благороднейший человек, поставивший своей целью борьбу со злоупотреблениями, проповедовавший бескорыстие (об этом, как и о печальной судьбе Фермера, впоследствии рассказал Н. С. Лесков в очерке "Инженеры-бессребреники"). Некрасов подружился со всей семьей Фермеров, бывал у них в доме; в альбом Марии Фермер (сестры) он записал одно из ранних своих стихотворений ("На скользком море жизни бурной").

Оказалось, что новый приятель Некрасова знаком с литератором Николаем Полевым; в то время он был редактором "Сына отечества", органа "официальной народности", журнала, в который никогда не обратился бы зрелый Некрасов. Но тогда он обрадовался возможности отнести свои стихотворные опыты известному редактору. Устами героя автобиографического романа "Жизнь и похождения Тихона Тростникова" Некрасов так рассказал об этом:

"Я решительно не имел тогда никакого понятия о журнальных партиях, отношениях, шайках - я думал, что литература... есть семейство избранных людей высшего сорта, движимых бескорыстным стремлением к истине... я думал, что литераторы... как члены одного семейства, живут между собою как братья, и если возникают между ними порою споры и противоречия, то не иначе, как за святость и чистоту прав науки и жизни, которым они служат в пользу..."

С таким наивным убеждением он вместе с Фермером и явился к редактору "Сына отечества". Свидетельством их встреч служат записи, сохранившиеся в дневнике Полевого: "Вечером был Фермор и юноша Некрасов" (3 октября 1838 года); "Вечером поэт Некрасов с Фермером" (30 октября 1838 года).

Сердце юноши сильно билось, когда редактор взял тетрадку и, развернув наудачу, начал читать стихи. Ведь от того приговора, который сейчас будет произнесен, зависит вся его судьба! Но вот редактор прочитал вслух стихотворение, в котором описывалась ночь, озаряемая полной луной, и сказал:

- Хорошо, почтеннейший, а сколько вам лет? Получив ответ, он повторил:

- Очень хорошо. Я непременно напечатаю одно из ваших стихотворений.

О том, что было дальше, можно с большей или меньшей точностью представить себе, обратившись к тому же роману о Тростникове.

Развеселившийся, вернулся поэт в свою каморку, где к этому времени уже не было ни свечи, ни куска хлеба. И что всего хуже - сапоги совсем развалились. "Три дня лежал я на ковре своем, обдумывая свое положение... Сидеть было не на чем, да и не для чего: не было ни огарочка, в комнате была глубокая тьма. Не могу, однако ж. сказать, что я скучал. На сердце у меня было довольно легко и весело... Я знал, что когда-нибудь выйду из такого положения, и никак не хотел верить очевидной и близкой истине, что могу умереть с голоду".

Прошло совсем немного времени, и вот в октябрьском номере "Сына отечества" за 1838 год появилось стихотворение "Мысль" с полной подписью автора и с примечанием, сделанным Полевым, где сообщалось, что это "первый опыт юного, шестнадцатилетнего поэта". В стихотворении шла речь о дряхлости мира, и оно явно было навеяно литературными образцами. Тем не менее в нем нельзя было не заметить способности автора к стихотворству, умения строить поэтическую речь. Легко представить себе его радость.

Правда, спустя несколько лет поэт иронически отзывался о своих переживаниях дебютанта: "Забуду ли тот нелепый восторг, который заставлял меня бегать высуня язык, когда я увидел в "Сыне отечества" первое мое стихотворение, с примечанием, которым я был очень доволен". Но в те дни он, разумеется, видел себя наверху блаженства. Да и в самом деле это был немалый успех - ведь прошло каких-нибудь три месяца, как он приехал в столицу! Ему еще не исполнилось семнадцати лет, а стихи с его фамилией уже напечатаны в журнале!

В ноябре "Сын отечества" снова заставил ликовать молодого поэта: он нашел в нем два своих стихотворения: они назывались "Безнадежность" и "Человек". В январе 1839 года появилась элегия "Смерти"; затем весной еще два стихотворения были напечатаны в "Литературных прибавлениях" к "Русскому инвалиду", а в июле "Библиотека для чтения" Сенковского поместила стихотворение "Жизнь" - пожалуй, наиболее содержательное среди всех этих ранних опытов. Под явным впечатлением лермонтовской "Думы", как бы продолжая ее обличительную тему, молодой автор обращался с укором к современникам:

Дальше в стихотворении говорилось о "бездейственной лени", о "тайном холоде неверья" и т. д.

Интересно, что даже первые произведения, с которыми Некрасов появился в печати, несмотря на всю их незрелость, были замечены критикой. Так, уже в начале 1839 года в официальном "Журнале министерства народного просвещения" был помещен обзор газет и журналов, автор которого (рано умерший поэт и критик Федор Мен-цов) нашел нужным в массе текущей стихотворной продукции выделить несколько стихотворений Некрасова, разбросанных по журналам.

"Не первоклассное, но весьма замечательное дарование, - говорилось в этом обзоре, - нашли мы в г. Некрасове, молодом поэте, только в нынешнем году выступившем на литературную арену. С особенным удовольствием прочитали мы две пьесы его: "Смерти" и "Моя судьба", из них особенно хороша первая... Приятно надеяться, что г. Некрасов окажет дальнейшие успехи в поэзии, в дарах которой не отказала ему природа".

Правда, в дальнейшем выяснилось, что Менцов, сам писавший стихи в духе вырождающегося романтизма, увидел в Некрасове своего единомышленника и решил поддержать его на пути, который вовсе не был настоящим его путем. Спустя год, отмечая новые стихи Некрасова, он на страницах того же журнала уже прямо заявил, что "начала религии и чистой нравственности" должны управлять вдохновением поэта. Но любопытен самый факт: даже дебюты Некрасова нашли отклик в печати.

Итак, в первые месяцы петербургской жизни молодой человек уже был окрылен успехом. Однако очень скоро выяснилось, что "Сын отечества", да и другие журналы платят за стихи сущие гроши или не платят вовсе, считая, что для начинающего автора достаточно одной чести быть напечатанным. Выяснилось, кроме того, что надо готовиться к университетским экзаменам и что голод стучится в двери в самом буквальном смысле слова.

На этот раз его выручил случай. Он где-то познакомился с учителем духовной семинарии Д. И. Успенским, и тот не только обещал выучить молодого человека латыни, необходимой для экзамена, но и пригласил его жить к себе на Малую Охту. Темный чулан за перегородкой отныне стал его квартирой. Но гостеприимный хозяин оказался пьяницей. Он пил запоем по нескольку недель, потом приходил в себя и принимался за латынь. Уроки, казалось, шли хорошо, но ненадолго - вскоре опять начинался запой.

Желание поступить в университет, обрести право на жизнь было так велико, что Некрасов упорно продолжал готовиться к экзаменам - вопреки бедности, вопреки необходимости искать любую, даже самую неблагодарную, работу, чтобы не умереть с голоду. С завистью смотрел он на каждого юношу, одетого в студенческую форму.

Поступить в университет стало его единственной целью и мечтой. Но мечта эта развеялась как дым чуть ли не в первый же день экзаменов, которые он начал сдавать на факультет восточных языков. Это было в июле 1839 года, ровно через год после приезда в столицу. Слабо подготовленный, несмотря на старания Глушицкого и Успенского, он только по российской словесности получил относительно приличную отметку - тройку. По другим предметам пошли сплошные единицы, и Некрасов отказался от экзаменов: двух единиц было достаточно, чтобы быть не принятым.

Удрученный провалом, он все-таки не расстался с мыслью об университете и той же осенью поступил вольнослушателем на философский факультет, причем был освобожден от платы за слушание лекций: отец прислал ему свидетельство от ярославского предводителя дворянства о своем "недостаточном состоянии". А на следующий год он снова попытался сдать вступительные экзамены, на этот раз на юридический факультет, и опять не был принят. Правда, теперь отметки его были гораздо лучше: по словесности профессор А. В. Никитенко 29 поставил ему пятерку. Но по математике и языкам (греческому, немецкому, французскому) его знания были явно недостаточны: тогда экзаменовали по четырнадцати предметам, среди которых были логика, география и статистика, четыре иностранных языка...

Как бы то ни было, но с мечтой об университете было покончено. Обида и огорчение его были велики, - об этом хорошо рассказано на страницах романа о Тростникове.

Некоторое время Некрасов еще числился вольнослушателем, но вряд ли он посещал университетские занятия после второй своей неудачи: мысли его и интересы были уже устремлены в другую сторону.

В конце 1839 года пришлось расстаться с Успенским и его чуланом, где Некрасов прожил около полугода. Снова начались скитания по углам, поиски заработка, тяжелая борьба за существование.

За что только не брался он в эти годы, чтобы добыть хоть несколько копеек! Иногда он по утрам отправлялся на Сенную площадь, где были торговые ряды, и там за пятачок или кусок хлеба писай крестьянам письма и прошения. А если такой работы не находилось, то шел в казначейство и там расписывался за неграмотных. Он переписывал бумаги, роли, давал уроки за грошовую плату, составлял по заказу афиши, азбуки, объявления. Позднее по заказу же в силу крайней нужды писал водевили, фельетоны, пародии, переделывал или пересказывал чужие рассказы...

- Ровно три года, - говорил много лет спустя Некрасов одному из своих знакомых, - я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Приходилось есть не только плохо, не только впроголодь, но и не каждый день.