Статьи » В. Жданов. Некрасов »
Часть вторая » X. В борьбе с реакцией

Некрасову не раз приходилось выслушивать негодующие речи из уст людей, еще недавно как будто сочувствовавших радикальному направлению "Современника". Теперь им стало казаться, что журнал зашел слишком далеко, что его редактор неосторожен и вот-вот навлечет на себя новые гонения со стороны властей. Мемуаристы рассказывают об острых столкновениях по этому поводу; одно из них произошло между Некрасовым и Егором Петровичем Ковалевским, недовольным "крайностями" некрасовского журнала.

Однажды во время такого спора Ковалевский, внушительно потряхивая генеральскими эполетами, упрекнул Некрасова в мальчишестве и заявил, что нельзя компрометировать журнал в глазах "серьезных людей". Некрасов рассердился и свою гневную отповедь Ковалевскому закончил так:

- Лучше быть последним между молодыми, чем первым среди старья!

Эта твердость позиции характерна для Некрасова. Окружённый непрошеными советчиками, сомнительными доброжелателями и откровенными противниками, он умел отстоять свои взгляды, сохранить прежнюю репутацию журнала, именно ту, которой он дорожил. Он оставался верен себе, хотя с каждым годом это становилось все труднее.

Правительство вело открыто реакционную политику, пресекая всякие проявления недовольства. В 1863 году силой оружия было жестоко подавлено польское восстание. Продолжались аресты и ссылки. Некрасов по-своему откликнулся на эти события. В стихотворении "Благодарение господу богу..." он описал "проторенную цепями" дорогу, на которой перед путником возникают тени погибших людей - "бледные тени! ужасные тени!". "Едем мы, братец, в крови по колени!" - говорит путник своему кучеру. В этом стихотворении справедливо видят попытку изобразить время массовых репрессий против революционеров:

Вскоре он написал взволнованные стихи, создав образ революционера, который "умел рассудку страсти подчинять", учил "жить для славы, для свободы", отвергал сознательно "мирские наслажденья", иными словами, готовил себя к суровым испытаниям во имя освобождения родины; ей отдал он "свои труды, надежды, помышленья". Это стихотворение появилось в "Современнике" в конце 1864 года, в трехлетнюю годовщину со дня смерти Добролюбова, но без его имени в заглавии; затем оно печаталось под названием "Памяти Добролюбова".

Однако позднее сам Некрасов указал, что он не стремился нарисовать портрет одного человека. В специальном примечании он писал: "Надо заметить, что я хлопотал не о верности факта, а старался выразить тот идеал общественного деятеля, который одно время лелеял Добролюбов". Очевидно, что речь шла об идеале революционного деятеля.

Немного раньше (до мая 1864 года) Некрасов написал стихи еще об одной дороге, которая также вызвала в его воображении тени погибших; на этот раз тени замученных непосильным трудом строителей Николаевской железной дороги, соединившей Петербург с Москвой.

"Железная дорога" - одно из самых сильных гражданских стихотворений Некрасова. Сила его в правде, в трезвой мысли, в незабываемой яркости картин каторжного труда и ужасающих условий жизни вчерашних крепостных, строящих первую железную дорогу:

Об этом стихотворении Некрасова известный историк М. Н. Покровский писал, что здесь "в каких-нибудь двух сотнях изумительно сильных строк" дано все общество того времени - от пролетариев, согнанных "с Волхова, с матушки Волги, с Оки, с разных концов государства великого", до "толстого, присадистого, красного, как медь", подрядчика, не минуя промежуточного слоя, "грамотея-десятника" {Цит. по кн.; "Пролетарские писатели - Некрасову". Л.-М., 1928, стр. 13.}.

Стихотворению предпослан эпиграф, в котором папаша-генерал сообщает сыну, что дорогу строил граф Петр Андреевич Клейнмихель, управлявший ведомством путей сообщения при Николае I. Этот эпиграф насыщен сарказмом и ненавистью, а все стихотворение - страстное опровержение слов генерала. Воображаемый разговор с мальчиком позволяет Некрасову выразить это с большой силой. Бегущие за окном тени погибших - истинных строителей дороги - требуют отмщения и восстановления поруганной справедливости. Это они, безымянные страдальцы, "к жизни воззвав эти дебри бесплодные, гроб обрели здесь себе".

Художественная выразительность стихотворения достигает предела, когда в монолог врываются голоса замученных непосильным трудом людей. В монотонности их жалоб - весь ужас ночного кошмара и не менее страшной реальности. Но труд их велик и благороден. Потому-то поэт и внушает своему собеседнику, как бы олицетворяющему все молодое поколение:

Великое уважение к мужику, вера в его силы породили мысль о светлом будущем, проникшую даже в такое мрачное стихотворение, как "Железная дорога". Поэт создал поистине пророческие строки о народе, который "вынесет все, что господь ни пошлет":

Противоположные, непримиримые взгляды сталкиваются в этом стихотворении: для генерала народ - "варвары", "дикое скопище пьяниц"; для автора-рассказчика народ - создатель величайших духовных и материальных ценностей. Некрасов не напрасно упоминает здесь о Ватикане, о Колизее, о соборе св. Стефана в Вене: с его точки зрения, именно "народ сотворил" исторические памятники. Уже одна эта мысль делала стихи неприемлемыми для цензуры. И не удивительно, что их резкая социальная заостренность вызвала раздражение в высших кругах. Запрещая стихи к печати в 1864 году, цензурный комитет отметил как причину запрета, что в стихах нарисована "картина мучений, испытываемых рабочим людом при постройке железных дорог".

Тем не менее в 1865 году стихотворение было напечатано в "Современнике". Как же это случилось? Дело в том, что Некрасов воспользовался новым законом о печати, вступившим в силу как раз в это время. Закон освобождал журналы от предварительной цензуры, но зато предоставлял право властям объявлять им "предостережения". После третьего предостережения журнал подлежал закрытию.

Так было и на этот раз. Журнал постоянно критиковали за "вредное направление", его обвиняли в "коммунистических тенденциях", "социальном демократизме", попытках оскорбления должностных лиц, то есть цензоров. Наконец осенью 1865 года было объявлено первое предупреждение, а в декабре последовало второе. Главным поводом для него послужила "Железная дорога". Не помогло и то, что под стихами автор выставил дату 1855, пытаясь создать впечатление, будто они относятся к временам Николая I, когда строилась дорога.

После выхода октябрьской книжки "Современника" в цензурных кругах начался очередной переполох. Один из видных чиновников представил доклад, в котором о "Железной дороге" говорилось: "Нельзя без содрогания читать эту страшную клевету на первое благодетельное предприятие нашего правительства к усовершенствованию на западный образец наших путей сообщения, клевету, изложенную в весьма звучных стихах..." На основе этого доклада и было вынесено второе предостережение, в котором от имени министра внутренних дел П. А. Валуева сообщалось: в связи с тем, что в стихах Некрасова "сооружение Николаевской железной дороги изображено как результат притеснения народа и построение железных дорог вообще выставляется как бы сопровождаемым тяжкими для рабочих последствиями, министр внутренних дел... согласно заключению совета Главного управления по делам печати определил: "Объявить второе предостережение журналу "Современник" в лице издателя-редактора, дворянина Николая Некрасова, и редактора, состоящего в чине VIII класса Александра Пыпина".

Теперь журналу оставалось ждать третьего, и последнего, предупреждения.

Еще в 1863 году произошли перемены в личной жизни Некрасова. Его все усложнявшиеся отношения с Авдотьей Яковлевной Панаевой наконец завершились полным разрывом. Что предшествовало такому решению, мы не знаем. Известно только, что примерно в середине года Авдотья Яковлевна покинула некрасовско-панаевскую квартиру на Литейном; вскоре она вышла замуж за А. Ф. Головачева {Дочь Панаевой от этого брака - Евдокия Аполлоновна Нагродская (1866-1930) стала довольно известной писательницей.}, скромного литератора, долго работавшего секретарем редакции "Современника", печатавшего там статьи и рецензии. Сама Авдотья Яковлевна продолжала изредка помещать в журнале свои рассказы и повести.

В мае 1864 года Некрасов собрался во вторую заграничную поездку; хотя она продолжалась около трех месяцев, сведений о ней почти не сохранилось, даже письма этого времени до нас не дошли. Жил Некрасов главным образом в Париже вместе со своими спутницами - сестрой Анной Алексеевной и француженкой Селиной Лефрен, с которой он познакомился еще в Петербурге.

Это была актриса французской труппы, выступавшей в Михайловском театре, который посещала преимущественно столичная знать. Селина отличалась живым нравом, легким характером; по воспоминаниям сводной сестры Некрасова Лизы {Елизавета Алексеевна Некрасова, по второму мужу - Рюмлинг (умерла в 1935 году в Ленинграде), дочь Алексея Сергеевича Некрасова и грешневской крестьянки Федосьи Полетаевой. В первый раз она вышла замуж в 1868 году (с ведома и согласия брата) за молодого композитора и скрипача Льва Александровича Фохта. Позднее, в начале 70-х годов, Фохт написал и напечатал несколько романсов на стихи Некрасова ("Еду ли ночью...", "Прости, не помни дней паденья...") и, по словам Лизы, заслужил его одобрение. Некрасов помогал сестре не только в юности, но и после замужества, в частности, он дал денег на покупку рояля для ее мужа, когда тот кончил консерваторию.}, она не была очень красива, но одевалась с большим вкусом, любила музыку, хорошо пела и играла на фортепиано, что очень нравилось Некрасову. Он любил слушать ее пение, когда она в квартире на Литейном под собственный аккомпанемент исполняла французские арии и романсы. Лиза, которая тогда была подростком (она воспитывалась на средства брата и временами жила у него), запомнила, что Некрасову особенно нравился "чувствительный романс", называвшийся "В двадцать лет" ("A vingt ans"). Он всегда просил его повторить.

В 1866 году Селина часть лета прожила в Карабихе. Весной следующего года она отправилась за границу, как и в прошлый раз, вместе с Некрасовым и его сестрой. В Россию она больше не возвращалась, но это не прервало их отношений; в 1869 году они встретились в Париже и весь август провели на морских купаниях в Диеппе. Некрасов остался доволен этой поездкой. "Купанье в море мне решительно полезно, я здоров и недурно себя чувствую вообще, - писал он сестре. - Надо тебе сказать, что здесь постоянный ветер и холод, но это не беда - в море так и тянет человека; решительно это купанье - занятие богов!" (4 августа 1869 года). Ей же через неделю: "Я здоров: море - это благодетель слабонервных и хандрящих. Здесь сначала было постоянно холодно и ветрено, а теперь жара - море тихое и ласковое" (13 августа 1869 года).