Некрасов был прав, когда не слушал тех, кто пророчил провал новомужурналу. А пророков было немало: литературные ретрограды взывали к "тени Пушкина" и сокрушались по поводу того, что основанный им журнал теперь станет "орудием щелкоперов"; скептики уверяли, что он не выдержит конкуренции со старыми журналами, обладающими устоявшейся репутацией. Однако вопреки всем предсказаниям успех нового издания был блистательный. В первый же год набралось до двух тысяч подписчиков, а на следующий год их было уже больше трех тысяч, 4 января 1847 года редактор журнала Никитенко записал в своем дневнике: "Вышел первого числа первый номер "Современника" под новой редакцией. Он произвел хорошее впечатление. Отовсюду слышу благоприятные отзывы его тону и направлению".
Тем не менее недоброжелатели не унимались. Они распускали слух о несостоятельности издателей, о недолговечности журнала, о том, что Белинский "исписался". Возникли трудности и посерьезнее: выяснилось, что московская группа литераторов, на которых рассчитывал "Современник", не желает покидать "Отечественные записки", несмотря на обещания, данные Некрасову, несмотря на дружеские отношения с Белинским.
Конечно, немалую роль сыграли здесь старания Краевского. Обеспокоенный неизбежным уменьшением подписки на свой журнал, он начал принимать энергичны? меры. Он не стеснялся даже в официальных кругах намекать на неблагонадежность нынешних руководителей "Современника", от которых он будто бы освободился как от людей "беспокойных" и "опасных". Затем Некрасов узнал о его поездке в Москву, - где Краевский вел переговоры со своими авторами-сотрудниками. Затем он печатно уверял читателей, что сотрудники у него остались прежними, не считаясь с тем, что в "Современник" уже перешли Белинский, Герцен, Некрасов, Панаев (это и обеспечило первый успех журналу).
Получилось, что москвичи Боткин, Грановский, Кавелин, Галахов и другие, согласившись работать на Краевского, сильно подвели "Современник" и тех, кто с жаром начал работать в новом журнале. Но в этом не было ничего удивительного: во-первых, в либерально-западнических кругах предпочитали вероятную умеренность "Отечественных записок" уже известным и пугающим "крайностям" Белинского; во-вторых, в поведении москвичей сказалась та половинчатость, которая свойственна всяким либералам. Эту черту московского кружка тогда же хорошо подметил близкий к нему П. М, Щепкин (один из сыновей артиста). В феврале 1847 года он писал: "Конечно, это люди хорошие, имеют прекрасные убеждения, красноречиво высказывают их, да не всегда поступают согласно этим убеждениям".
Белинский и Некрасов были не на шутку огорчены и раздосадованы этими обстоятельствами. "Я еще понемногу креплюсь, - писал по этому поводу Некрасов, - но Белинский впал в совершенное уныние". И в самом деле - он отправлял в Москву письмо за письмом, полные негодования. Он жаловался Анненкову: "...наши московские друзья-враги теперь торжественно оправдали Краевского и выставили лжецом "Современник". А москвичи оправдывались как могли, но - посылали свои статьи Краевскому, Грановский прямо сказал - если у нас выходят вместо одного - два хороших журнала, то он готов помогать обоим. Что касается до нас, мы думаем иначе", - писал Белинский в Москву, отвечая "всем зараз". "...Если "Отечественные записки" доселе имеют направление, и еще хорошее, это потому, что они еще не успели простыть от жаркой топки, - вы знаете, кем сделанной..." Но надолго этого не хватит, заявлял Белинский.
В другом письме того же времени (конец 1847 года) Белинский еще откровеннее говорит о себе и, что особенно важно, о своем положении в некрасовском журнале, объясняя Старому другу Боткину, насколько дорого для него благополучие и процветание "Современника". "...Помню, наши московские друзья-враги дали нам свои имена и труды, сколько по желанию работать соединенно в одном журнале ....столько же и по желанию дать средства к существованию некоему Белинскому". Как же они поступают теперь? Понимают ли они, какие преимущества получил критик в журнале Некрасова? Кажется, он, Белинский, не так много успел сделать для "Современника" в текущем году, но уже забрал вперед ^вои восемь тысяч (по уговору с Некрасовым). Поездка за границу тоже не лишит его платы. На будущий год он получит двенадцать тысяч. Кажется, есть разница в его теперешнем и прежнем положении? Но "та разнице же сводится только к деньгам. Вследствие договоренности с Некрасовым его участие в журнале больше "нравственное", нежели "деятельное". Не Некрасов говорит ему, что он должен делать, а он уведомляет Некрасова о том, что он считает нужным делать. Все эти условия особенно важны для человека опасно больного и измученного. Итог: "Современник" - вся моя надежда, без него я погиб в буквальном, а не в переносном значении этого слова. А между тем мои московские друзья действуют так, как будто решились погубить меня, но не вдруг и не прямо, а помаленьку и косвенным путем, из сострадания к Краевскому".
Но даже эти слова Белинского не произвели особого впечатления на "друзей-врагов". Во всяком случае, они не лишили Краевского своей благосклонности (хотя печатались и в "Современнике"). При этом они прямо говорили о своих разногласиях с Белинским. Уже прочитав его гневные письма с их, казалось бы, неотразимой аргументацией, Боткин писал Анненкову: "Я далеко не разделяю отвращения Белинского к "Отечественным запискам". А другой участник московского кружка - Кавелин позднее вспоминал: "Любя Белинского безмерно, ...я написал, что поддерживать его журнал был бы рад радостью, но не журнал Некрасова..."
При всех своих дружеских связях с Белинским Боткин и другие либеральные "западники" не могли, да и не хотели скрыть неодобрительного отношения к резко демократическим тенденциям нового журнала, к плебейскому облику самого Некрасова, к революционным убеждениям Белинского.
При этом суть дела заключалась не в личных симпатиях и антипатиях и не в изворотливости Краевского, а в глубоких социальных противоречиях, уже в те годы обозначившихся в русской действительности. Идеологическим выражением этих противоречий было нарастание разногласий, а позднее и прямой вражды между двумя лагерями - нарождавшейся революционной демократией и либерализмом. Однако в 40-е годы до окончательного разрыва было еще далеко.
* * *
Уже первые годы нового "Современника" дали русской литературе немало первоклассных имен и произведений. Конечно, издатели журнала не могли не испытывать удовлетворения по этому поводу. В самом деле: кроме того, что названо выше (в связи с первым номером), в журнале были помещены "Сорока-воровка", "Из записок доктора Крупова", "Письма из "Avenue Marigny" и другие вещи Герцена, "Обыкновенная истерия" Гончарова, имевшая "успех неслыханный" (выражение Белинского), "Антон Горемыка" Григоровича, рассказы из "Записок охотника" Тургенева (в той числе "Бурмистр"), "Полинька Сакс" Дружинина, стихи Некрасова ("Псовая охота", "Еду ли ночью по улице темной", "Нравственный человек"). В отделе критики появились несколько важнейших статей Белинского. Публицистика была представлена превосходной, остро злободневной статьей друга Герцена и Огарева Н. М. Сатина - "Ирландия", "Письмами об Испании" Боткина. Все эти материалы должны были в первые же годы определять репутацию журнала и упрочить интерес к нему читателей.
Но это - оглавление журнала, раскрытое перед каждый читателем. А что стояло за ним? В каких трудах, спорах, конфликтах, связях и отношениях рождалась каждая книжка "Современника"? Какой груз принял на свои плечи Некрасов, его деятельный организатор и редактор?
Письма Некрасова этой поры позволяют представить себе, какое множество разнообразной журнальной работы выпало на его долю: добывание материала прозы и стихов, переговоры и переписка с авторами, чтение рукописей и корректур, отношения с ответственным редактором, объяснения с цензорами, восстановление смысла в тексте, исполосованном красными чернилами, не говоря уже о гонорарных расчетах и делах типографских, А ведь он еще должен был писать! И он писал стихи (правда, в первые годы очень мало), рецензии, фельетоны"
Особенно много душевных сил отнимала необходимость изыскивать средства борьбы с цензурой, возраставшая год от году. Изнурительна были сама мысль о постоянном и пристальном внимании властей, рождавшая ощущение шаткости почвы под ногами, а такое ощущение было тогда, по словам Некрасова, чуть ли не у всех, кто причастен к журналистике.
Все это уже к концу первого года издания "Современника" довело здоровье Некрасова ДО серьезного расстройства. Глядя на его изможденное и усталое лицо, Белинский не раз строго говорил ему: "Что вы с собой делаете, Некрасов? Берегитесь, иначе а вами будет то же, что со мной".
Позднее Некрасов слышал от общих друзей, что Белинский, тогда уже сам больной, быт убежден в его близкой смерти.
Постепенно у Некрасова сложилась репутация превосходного редактора. Во тогда, у истоков "Современника", его опыт был еще невелик, а трудности - огромны. Однажды ему пришлось поссориться с Достоевским, который отдал свои повести Краевскому и не отрекся печатно от "Отечественных записок"; эта ссора была неприятна и той и другой стороне. В другой раз произошла размолвка с Белинским из-за повести Григоровича "Деревня", Повесть не понравилась Некрасову, он возвратил ее автору, а гот недолго думая отправился в "Отечественные записки", Белинский, наоборот, нашел в повести большие достоинства - очень немного было в те годы книг, рисующих темноту и горе крепостной деревни; молодой автор обнаружил и наблюдательность, и знание жизни, хотя и не был свободен от некоторой сентиментальности.
Белинский написал о "Деревне" для "Современника", но Некрасов заявил, что не может допустить похвалы тому, что печатается у Краевского. Белинский остался при своем мнении и упрекнул Некрасова в "бестактности и заносчивости", поскольку тот настаивал на изменении отзыва о повести Григоровича (последний подробно рассказал об этом споре, который произошел на чаепитии у Тургенева). По-видимому, Некрасов признал свою неправоту; во всяком случае, когда история эта дошла до Москвы и встревожила Боткина, Белинский постарался его успокоить и заступиться за Некрасова: "Это случилось с ним в первый раз".
Надо сказать, что бывали случаи, когда оказывался прав, Некрасов. Например, после спора о повести П. Кудрявцева "Сбоев" Белинский, сначала превозносивший ее, затем признал свою ошибку.
Не приходится удивляться, что всего через две недели после выхода первого номера "Современника" Некрасов писал: "Я изнемогаю - не под бременем труда, а под бременем разных страхов, которые нападают на меня при этом новом, многосложном и нелегком для меня деле" (Н. X. Кетчеру; 43 января 1847 г.).
А тут еще возникли разногласия с Никитенко, который выступал в роли редактора и цензора. Уже со второго номера он начал запрещать некоторые статьи, присылаемые ему редакцией (например, фельетон Панаева, в котором был высмеян Нестор Кукольник, пользовавшийся расположением Никитенко), и, наоборот, предлагать статьи, которые редакцию не "устраивали. "Мои издатели вознегодовали на меня, - записал Никитенко в дневнике 31 января 1847 года, - забывая, что... сами предоставили мне полную свободу в выборе статей и в сообщении журналу направления. Я только на этих условиях и мог согласиться подписывать под ним мое имя".
Разумеется, издатели меньше всего предполагали, что Никитенко" будет сообщать их журналу "направление", и надеялись, что он не станет слишком вмешиваться в дела.
Однако сам Никитенко думал иначе, и уже 5 февраля в его дневнике появилась запись: "Я начинаю подумывать о том, чтобы отказаться от редакции "Современника"... Мне слишком тяжело находиться в постоянной борьбе с издателями... Они, вероятно, рассчитывали найти во мне слепое орудие и хотели самостоятельно действовать под прикрытием моего имени. Я не могу на это согласиться".
Некрасову стоило "немалых усилий улаживание отношений с редактором, который оказался и догадливее и строптивее, чем предполагалось. Но заменить его было решительно некем, и самая мысль об этом пугала издателей "Современника".
Еще сложнее оказались обстоятельства и отношения внутри самой редакции. Об этом свидетельствует, например, конфликт с Белинским, который он сам определил как "внутренний разрыв" с Некрасовым.
|
[1]